Макс помогает мне раздеться. Просит подождать немного.
Возвращается с огромным букетом белоснежных роз. Берет меня за
руку… Ждет, что я приму цветы, вздыхает, не дождавшись, откладывает
их в сторону, ведет меня дальше, вглубь помещения…
- Привет, малыш. - Он улыбается. Это случается так редко, что
сердце каждый раз замирает…
- Привет. Это какой-то розыгрыш, да?
Я оглядываюсь по сторонам и теперь понимаю, зачем он просил
надеть нарядное платье. В джинсах и простой майке я никак не
вписываюсь в помпезную обстановку. Кажусь лишней, случайно
занесенной частицей в этом очень крутом люксовом номере.
- Нет. Все на полном серьезе. - Его веселит мое недоверие.
Красивые губы растягиваются еще шире.
У Максима великолепное настроение, в отличие от моего. Мне
вообще не нравится ничего из происходящего.
- Зачем это все? На кого ты хочешь произвести впечатление?
- На тебя, Марин. Больше не на кого.
- У тебя получилось.
С трудом себя сдерживаю, чтобы не броситься к нему в объятия.
Тело помнит и скучает. Томится по прикосновениям, жарким, ласковым,
щедрым… Макс умеет обнимать так, что хочется прильнуть и растаять.
Так, что все внутренности скручивает в тугой узел от ожидания…
А на первый взгляд - и не догадаешься. Всегда неприступный,
невозмутимый, суровый на вид. Колючий и жесткий, к такому лишний
раз и подойти побоишься… Только страшная случайность могла
свести нас ближе и показать, какой же он на самом деле —
настоящий.
- Я хочу тебе сказать что-то важное, Марина! - Удивительный для
него пафос. Обычно Максим смеется над такими фразами. Считает, что
они придуманы сценаристами сопливых сериалов.
Смотрит в глаза мне с явным нетерпением. Ждет реакцию.
А я…
Тысячу лет назад, наверное, упала бы в обморок от счастья. И это
не преувеличение. Не поверила бы, что сам Максим Северов снизошел
до простой и незаметной простушки — меня. Даже самого признания не
дождалась бы — уже визжала бы от восторга и пела. И пускай там
думает себе что хочет. Ему же нравятся такие — слегка
сумасшедшие.
Потом я ждала это признание со злостью и ненавистью.
Представляла, как отбрею холодными, колкими фразами. Как поставлю
его на место всего парой слов… И заранее ликовала, упиваясь этой
придуманной победой…
Теперь же застыла каменным изваянием. Вообще ничего не дрогнуло
и не заболело. Кожа все так же хотела его прикосновений, даже как
будто покалывала — торопя, чтобы взяла свою порцию кайфа, не
медлила.
Но я стояла, не шелохнувшись. И пускай меня пишут камеры,
которых здесь натыкано немало, я уверена. Даже сомнений нет, что
лицо — нечитаемое. Ноль эмоций. И даже фунта презрения нет —
оно того не стоит. Оно — это все, что связано с
Северовым.
- Почему ты молчишь, ни о чем не спрашиваешь? - Сквозь приросшую
к нему маску самоуверенности мелькнуло недоумение. Наверное, ждал
немного другого.
- Ну, так ты же признаться хотел… Говори. Я вся — внимание. -
Чуть шевельнула бровью, старательно изображая интерес.
Где-то очень глубоко внутри было, все же, больно. Пекло и
горело, рвалось наружу, требовало уничтожать и крушить. Но я
научилась справляться с этим. Лучшее средство от всех болей и обид,
самое надежное и стопроцентное, — равнодушие.
Нужно было слишком многое пережить, чтобы оно пришло и
закрепилось намертво. Спасибо тебе, Максим, это был самый полезный
твой урок!
Он подошел ближе, почти вплотную. Навис надо мной, снова
заставил вспомнить свой запах, вкус, чуть горьковатый, как и все
наше безумие. Судорожно вздохнула, непроизвольно втягивая аромат
одеколона, жар кожи, застряла в его взгляде…
Сознание требует одного, а сердце и душа о другом помнят. О том,
как же с ним здорово и классно! Можно ведь на секунду позволить
себе эту слабость — сделать вид, что все хорошо, что мы счастливы
вместе, и ничего страшного не было. Или это было совсем не
страшным? Ведь все зависит только от точки зрения, правда же?
