Петр Львович уже второе десятилетие исследовал русские былины. К счастью, многое было записано еще в девятнадцатом веке, когда вслед за славянофилами русское общество обернулось к сказаниям русского народа. Иные, узнав, брезгливо поморщились, а иные, и среди них Петр Львович, бережно собирали все изводы сказаний, пытаясь вычленить среди фантазий и словесных витиеватостей сказителей историческое и поддающееся исследованию зерно. Как ни странно, что два века назад, так и теперь, сказители сохранились большей частью на севере России, где-нибудь в Прионежье, Каргополье или Поморье. Туда, еще студентом, на летние практики ежегодно выезжал Петр. Они разбивались на группы по трое-четверо человек и ходили по северным селам, почти заброшенным, но кое-где сохранившим отголоски прошлого. В их студенческих путешествиях было ценно все – ночевки в палатках, среди заброшенных храмов и оставленных домов. Там единственным живым свидетелем обитания человека оставались ягодные кусты, плодовые деревья, и неожиданно вылезший среди бурьяна ус гороха. «При царе горохе», вспоминал Петр былинный оборот, набредая на такой чудом выживший отголосок прошлого. Но куда отраднее было так же случайно набрести на старушку, умеющую по древнему растягивать слова и сказывать, словно песню петь, были про давно минувшее. Из экспедиций привозили аудио записи, которые потом долго расшифровывали, сопоставляли, набирали и исследовали. Петр Львович составлял хронологию русских былин уже второй десяток лет, бережно добавляя новые сказания в грандиозную таблицу. Однако одно сказание никак не вписывалось в его стройную систему: сказ о Святогоре и Илье Муромце. Выходило, что Святогор не умер от старости или пал в сражении. Он сам сошел в землю, попросив Илью закрыть его землей. И вот недавно найденная рукопись, где упоминался Святогорский Курган, под Киевом, теперь будоражила его воображение. В свое студенчество Петр Львович неоднократно ездил в Киевщину в экспедиции и сдружился там не с одним десятком людей, ученых, монахов, простых обывателей. В теперешнее время он бы, наверное, и не замахнулся на поездку в страну с явно враждебным для русских мироощущением. Но, отыскав в интернете несколько знакомых имен, он выел на их контакты и отправил им письмо следующего содержания.
«Уважаемые коллеги. Недавно в фонде рукописей Российской Государственной библиотеки я обнаружил упоминание Святогорова Кургана бриз Зверинецких пещер. Кто из вас может прокомментировать это название? Имеет ли оно реальную географическую локацию и проводились ли на кургане археологические раскопки? Буду признателен любой информации, с уважением, кандидат филологических наук, П. Л. Дружинин».
Письмо прилетело с молниеносностью спутниковой связи в покои к архимандриту Епифану, двадцать лет назад послушником проводившему группе московских студентов экскурсию по Лавре. Епифан, давно уже никому лично на письма не отвечавший, повелел ответить своему секретарю, иноку Ильи. И вот, в Москву прилетел витиеватый ответ архимандрита – рады бы помочь, но не чем. Смысл сказанного был размыт на двух страницах в духе средневекового «плетения словес», но Петр Львович, выработавший навык читать наискосок, уловил суть, лишь взглянув на письмо, и удалил его.
Вторая копия попала к археологу, другу Петра по университету, профессору Стасу Кузнецову. Он десять минут потратил на анализ археологических раскопок под Киевом и послал ответ, что Упомянутый курган нигде не фигурировал и раскопкам не подвергался. Однако раскопки велись в Зверинецких пещерах, и прилагался адрес археолога, занимавшегося этой темой. Петр Львович отправил копию письма по указанному адресу.
