Будильник не прозвонил. Он не помнил, когда лёг – ночь размазалась из-за вчерашнего. Утро пришло резко, как пощёчина. Первая мысль: «Успеет, только бы не встать в пробке». Он метался по квартире, собирая день на ощупь.
Зубная щётка – в карман, зарядка – в боковой отсек, папка с документами – на подоконнике, чуть не забыл. На кухне остывал недопитый чай – с тем же равнодушием, с каким остывала эта квартира в последние месяцы. Он не ел. Просто выдохнул, накинул куртку, наполовину обулся в воздухе и захлопнул за собой дверь.
Подъезд был тих – слишком тих. Лифта ждать не стал. Прыгал по ступенькам, будто каждую минуту можно было отыграть скоростью. У подъезда – такси. Он влетел в салон, выдав название вокзала, почти не дыша. В машине он не смотрел в окно. Смотрел в ладонь. В сжатом кулаке – письмо.
Лёши около сорока. У него овальное лицо с чёткими скулами и тонкой, но упрямой линией подбородка. Волосы – чёрные, коротко стриженные, с первыми сединками, будто пылью чужих дорог, осевшими на висках. Глаза – светло-голубые, усталые, но удивительно честные, не потерявшие способности удивляться. В этом взгляде было всё: и то, что он повидал, и то, что до сих пор не смог отпустить.
Одежда – простая, небрежная: тёмная футболка, джинсы, старая куртка с засаленными манжетами. Всё немного потерто, словно и вещи вместе с ним прожили не одну историю. Телосложение спортивное, но суховатое, как у человека, который когда-то был в отличной форме, но теперь больше двигается по инерции. Он не производил впечатления сильного – но было ясно, что сломать его трудно.
Поезд мягко тронулся с Казанского вокзала, оставляя позади душный московский июль, суету перрона, тревожные гудки и звенящие телефоны, с которыми Алексей прожил последние годы. В этот момент он чувствовал странное, почти непривычное облегчение. Он не испытывал волнения перед долгой дорогой, хотя и понимал, что этот путь будет значительно длиннее всех, которые он когда-либо совершал. Купе оказалось небольшим и слегка душным. Он кинул взгляд на соседнюю полку. Там лежал молодой парень, которому по виду едва исполнилось лет двадцать, с короткой стрижкой и растерянным взглядом человека, впервые отправляющегося так далеко от родных мест. Солдат – форма выдавала его сразу: аккуратная, почти новая, ещё пахнущая нафталином.
– Далеко едете? – спросил парень, нервно улыбнувшись и слегка по-тирая ладони.
– Владивосток, – ответил он и сам удивился тому, насколько непривычно звучит это слово, как далека и нереальна кажется конечная точ-ка его путешествия. Мужчине этот город представлялся абстрактным местом на краю земли, где кончаются все дороги и начинается что-то совершенно новое.
– Я в Иркутск. Домой возвращаюсь. Отпуск кончился, – тихо вздохнул солдат и вдруг добавил, словно оправдываясь за свою робость: – Не привык ещё. Мужчина молча кивнул, не зная, как правильно ответить. Он повернул голову к окну, где медленно проплывали серые бетонные заборы, старые панельные дома, постепенно переходящие в редкие деревья, дачные участки с маленькими домиками и огородами, покрытыми разноцветными крышами. Парень напротив что-то говорил, возможно, о службе, о своих товарищах, но слова его были приглушены и почти терялись в грохоте колёс и звоне собственных мыслей Лёши.
Из монотонной речи молодого солдата вдруг прорвалось воспоминание: двадцать пять лет назад он сам сидел вот так же в купе, уезжая из родного дома, правда не на восток, а в противоположную сторону. Тогда он был полон надежд и верил, что впереди ждёт что-то лучшее, светлое, но так и не найденное. Тогдашний юношеский оптимизм сейчас казался наивным и далёким, словно часть какой-то чужой жизни.
