Развод. Бабушка в интересном положении

– Она беременна, – повторяет он, словно тоже не верит в то, что произносит.

Внутри все сжимается. Дыхание перехватывает. Я поднимаю на него взгляд, полный обиды и растерянности, но он не выдерживает и опускает глаза.

– И что теперь? – мой голос звучит так тихо, что едва ли напоминает меня саму. – Ты просто уйдешь?

Он молчит. Я чувствую, как начинает заполнять меня смесь гнева и боли.

– И сколько это уже… продолжается? – спрашиваю, сглатывая внезапный комок в горле.

– Несколько месяцев, – отвечает он. Его голос звучит почти механически.

Несколько месяцев? – срывается с губ, и слезы подступают к глазам. Столько лет вместе, а я ничего не замечала, ничего не понимала.

– Не раздувай из этого трагедию. В нашем возрасте это уже смешно. У нас вон внуки на носу.

– В каком таком возрасте? – произношу еле слышно. – Мне вот только сорок пять недавно стукнуло

– Вот именно! Тебе — сорок пять. Ей — двадцать пять.

– И сколько это уже… продолжается? – спрашиваю, сглатываю внезапно образовавшийся комок в горле.

– Несколько месяцев, – скупо отвечает он. Его голос звучит почти механически.

– Несколько месяцев? – срывается с губ, и слезы подступают к глазам. Столько лет вместе, а я ничего не замечала, ничего не понимала. И вот, все кончено... просто как? А главное за что?

Мне хочется закричать, выплеснуть всю эту боль, но вместо этого я только сжимаю пальцы так сильно, что ногти впиваются в ладони.

– Ты хотя бы… ты вообще понимаешь, что сейчас сделал? – произношу еле слышно.

Несмотря на боль и обиду, не могу поверить в происходящее.

– Понимаю, – тихо отвечает он. — Но и ты пойми. После двадцати пяти лет брака ты уже не просто моя жена.

— А кто?

— Ты мой лучший друг. Соратник. Шпион. И близкая женщина, с которой мы будем ждать внуков.

Он бросает на меня последний взгляд – короткий, напряжённый. И, будто решившись на что-то окончательно, поворачивается и выходит из кухни, оставляя за собой ощущение холода и пустоты.

Его шаги звучат в коридоре – размеренные, уверенные. Через несколько секунд я слышу, как хлопает входная дверь, и тишина заполняет дом, такая густая, что кажется, будто воздух стал плотным, неподвижным.

Я остаюсь одна.

Кухня, на которой когда-то кипела жизнь, кажется, чужой, безжизненной. На полу – осколки тарелки – символ того, как разбилось всё, что казалось вечным и нерушимым.

Я опускаю глаза на свои руки, крепко сцепленные на коленях. Пальцы побелели от напряжения, ногти оставили болезненные следы на ладонях.

Медленно, почти машинально, я поднимаюсь и делаю шаг к столу, опираясь на его край, будто боясь, что земля уйдёт из-под ног.

В голове кружатся его слова: «Ты мой лучший друг. Соратник». В словах, которые он оставил мне вместо прощания, слышится жестокий парадокс. За годы совместной жизни, за всё пережитое вместе он превратил меня в кого-то слишком привычного, слишком близкого, но уже не любимого.

Слёзы всё же прорываются, струятся по щекам, пока я стою посреди пустой кухни, не зная, что делать дальше.

Вера

Сижу напротив Галки в её маленькой, уютной кухне. Она наливает мне крепкий чай, кладёт рядом шоколадку и смотрит на меня так внимательно, будто пытается силой взгляда собрать мои разбитые кусочки. Я молчу, потому что не знаю, с чего начать. Внутри пустота и горечь. Горло перехватывает от боли и обиды, и мне кажется, что стоит сказать хоть одно слово, как они вырвутся нескончаемым потоком слёз.

— Ну, говори уже, Вера, – настаивает Галка, нахмурившись. – Что там этот твой… – она пренебрежительно морщится, будто на языке вертится что-то непечатное. – Что твой Толяша сказал?