Жади прижимала к себе дочь, старалась идти по аэропорту быстрыми
шагами, но при этом не привлекая излишнего внимания. Она была
уверена, что Саид и его люди разыскивают их по всей Медине, но
женщина все же надеялась, что им не помешают, что на этот раз ей
повезет. Она устала сражаться за любовь, за свою судьбу. Вся её
жизнь с появлением в ней Лукаса напоминала затяжной бред.
Любовь — это болезнь, лихорадка, от которой ты либо умираешь,
либо вылечиваешься. Она решила вылечиться.
Слишком много ошибок она сделала в своей жизни. Слишком поздно
просить прощения, чинить мосты, да и не хочется. Саид не примет ее,
даже если она будет валяться у него в ногах, а даже если и примет,
то сидеть и молча терпеть издевательства и унижения от Раньи, на
свадьбе с которой сама Жади и настояла, женщина не сможет: слишком
много в ней гордости. Лучше она будет одна. Посвятит свою жизнь
дочери, станет для Хадиже самой лучшей матерью.
Женщина подошла к стойке регистрации и подала фальшивые документы,
с разрешением на вылет. За эти документы ей пришлось заложить почти
все свои украшения.
— Прошу, мадам, — обратилась к ней девушка за стойкой,
возвращая документы и билеты. — Третий терминал, вылет через
час. Счастливого пути.
— Спасибо, — поблагодарила Жади, судорожно собирая все
обратно в небольшую сумку. — Пойдем, — потянула она за
руку дочь.
Они прошли дальше, через рамки металлоискателей и посты охраны.
Мужчины переговаривались по рации, и каждый раз сердце Жади
пропускало удар, но несмотря на ее страхи, никто не торопился
вязать ей руки и отбирать дочь. Они прошли в зал ожидания.
— Мама, а там, куда мы полетим, будет море? — спрашивала
Хадижа, черкая что-то в альбоме для рисования.
— Будет, дорогая, — целуя дочь в макушку и прижимая к
себе, отвечает женщина.
— Наверное, там красиво. У нас будет красивый домик и
цветы, — продолжая рисовать, размышляла вслух девочка.
— Да, моя хорошая, обязательно, — улыбается Жади.
— А папа туда приедет? — в голосе девочки прозвучала
надежда, хотя она уже начинала осознавать, что ей придется
отказаться от кого-то из родителей.
— Нет, дорогая моя, нет, — шепчет ей мать, снова целуя
дочь в макушку.
Она специально выбрала Францию, потому что там будет легче
затеряться с дочерью. Потому что у Саида там нет связей: ни
деловых, ни личных.
Девочка вздыхает и возвращается к рисованию. Хадиже всегда
нравилось рисовать, но сейчас это стало некой отдушиной. Она
выводила карандашом черты лица отца, по которому скучала. Портрет
еще получался неточным, с по-детски небрежными штрихами, но
узнаваемым.
Объявили посадку на их рейс.
— Пойдем, моя хорошая, — убирая альбом дочери в сумку и
вставая с кресла, берет Жади дочь за руку.
Хадиже ничего не остается, как пойти вслед за матерью. Лишь раз
обернувшись, девочка ловит себя на мысли, что видит мужчину,
похожего на ее отца, но не может разглядеть его из-за закрывающихся
дверей терминала.
Жади свободно выдохнула только когда самолет оторвался от земли.
Женщина смотрела на город и пустыню, что стали микроскопическими, и
перед ее взором были лица, что прошли по ее жизни, разломав ее на
мелкие кусочки.
«Простите меня, дядя Али, Зорайде, Латтифа. Да хранит вас
Аллах», — мысленно просит прощения она у ни в чем не повинных
родственников, которые дали ей приют.
— Прощай, Саид. Прощай, Лукас, — тихо шепчет она в тот
момент, когда самолет набирает высоту, и Фес скрывается за
облаками, оставляя внизу ее мактуб, за которым она гналась долгие
годы.
Посадка в аэропорту города Бордо на юго-западе Франции через два
часа прошла без происшествий. Получив свой небольшой багаж, Жади,
стараясь не показать дочери, что ей отчаянно страшно, двинулась к
выходу из аэропорта. У нее не было точного плана: что делать и куда
идти дальше, - но у неё оставались деньги от заложенных
драгоценностей, и этого должно хватить на первое время, а там она
надеялась найти работу. Хотя женщина не получила никакого
образования, кроме школы, и умела только вести хозяйство и
танцевать восточные танцы, сейчас она готова была браться за любую
работу ради Хадижи.
