1997, поселок П. под Актобе – Оренбург
Город Румие́ всегда казался чужим. Как здесь одеваться, ходить, о чем уместно говорить, над чем смеяться?
Однажды, когда она была еще маленькой, с двумя рыжеватыми хвостиками, родители взяли ее к городским знакомым. Их сын, красивый мальчик с темными волосами, рисовал фломастерами. Заметив, что Румия на них смотрит, он сказал:
– Не трогай, у тебя на руки лягушки накакали!
Румия отдернула пальцы и представила, как берет темно-синюю пасту, которая когда-то вытекла из ручки в кармане папы, запачкав рубашку, и размазывает по чистому, белому лицу мальчика. А чтобы не услышать больше ничего обидного, убежала в другую комнату.
Мама говорила, Румию любит солнце. Хотя оно жжет ее бледную кожу и обсыпает в апреле противными конопушками. Повезло, что у нее они аккуратные, маленькие, будто наколоты иголочкой. Вон у соседского Руса веснушки словно нарисованы кистью – макнули в оранжевую краску, и точки расплылись в пятнышки. А может, это и правда от лягушек. Рус, как и она, ловит их в камышах затона. Только тот пугает зеленопузыми квакушками девчонок или бросается ими вместо камней, а Румия нежно гладит скользкую влажную кожу и отпускает.
Сейчас ей семнадцать и у нее коса каштанового цвета – лишь отдельные пряди по-прежнему блестят медью на солнце. Румия едет в город поступать в институт в сопровождении своей тети Мади́ны. Та будто родилась в городе, хоть и выросла в поселке со старшей сестрой Айсулу́ – мамой Румии, ата́ – дедушкой Румии и аби́кой – ее бабушкой. У Мадины кожа цвета топленого молока, длинные тонкие пальцы, которые умеют складываться в изысканные жесты, и крашеные короткие светлые волосы. «Жемчужного оттенка», – добавляет она и запрещает обращаться к ней «апа́» и «тетя». «Орыс сияқты[1]», – поджимает губы абика, когда Мадины нет рядом. Оглядывается и уважительно продолжает, переходя на русский: «Баба́й[2] не позволял обижать младшую дочь». При этом ее подбородок, с которого свисает кожа, как у большой важной жабы, едва заметно трясется. Амантая ата давно нет, но абика и сейчас боится, что он услышит.