Июль
— Не сяду!
— Ещё как сядешь! — прошипела мама, с трудом таща меня к машине.
— Я столько времени планировала эту поездку и не позволю всё
испортить!
— Па-ап! — заорала я, цепляясь за косяк входной двери. —
Папа-а-а!
— Петти! — Отец вылез из машины и побежал к нам. — Что ты
делаешь?! Отпусти Диану!
— Замолчи! — рявкнула она, и снова дёрнула меня наружу. — Эта
маленькая дрянь хочет спутать мне все карты! Я столько лет
довольствовалась нищетой, что теперь, когда наконец-то смогу жить
так, как заслужила, я не дам ей угробить мою работу! Лучше не
мешай, — предупредила она холодно.
Борьба с мамой вышла на новый уровень. В тот момент, когда я
перестала реагировать на злые выпады, она стала применять силу. Как
сейчас. Наша война длилась вот уже несколько месяцев, с тех самых
пор, как я узнала просто невероятную по своему идиотизму вещь: меня
собирались выдать замуж. В XXI веке. За Фледжа.
Сначала я подумала, что ослышалась, но нет. Мама и мой
биологический отец решили, что так будет лучше для всех. Для кого
всех?! Давайте называть вещи своими именами. Так будет хорошо
только моей помешанной на славе матери. Биологический отец, каким
бы выдающимся человеком он не был, смог бы вполне комфортно прожить
и без подобного родства. Она, видите ли, с ним посоветовалась! А
моего мнения спросить забыли?!
Со вчерашнего дня в доме стояли крики. Я твердила, что никогда
не переступлю через себя и не выйду за того, кто и человеком-то
меня не считал, а она кричала, что это её прощальный бенефис.
Пока она рычала, как тигрица, стараясь выпихнуть меня на улицу,
я из последних сил держалась за косяк. Единственным молчаливым
наблюдателем этого театра был брат. Он отрешённо поглаживал удобно
устроившуюся на его руках ласку и иногда улыбался. И вот, поди его
разбери: он так за меня радеет, или наслаждается злостью
матери?
Внезапно в наше с мамой шипение вторгся незнакомый хрустящий
звук. Мама спешно отпустила меня и начала приводить себя в порядок:
поправила растрепавшуюся причёску, отряхнула розовую блузку и
одёрнула задравшуюся юбку-карандаш. Да-да, люди во все времена
именно так и ездили на турбазу, в глухой лес.
— Приведи себя в порядок, — приказала она одними губами, следя
за подъезжающей к дому иномаркой. — Не смей меня позорить.
Растирая наливающийся синяк, я с ненавистью проследила за тем,
как нестареющая мать элегантной газелью несётся к гостям. Я знала,
кто должен был приехать, и даже знала зачем, но принять этого не
могла.
— Пап, — прошептала я, вытирая злые слёзы. — Пап, отпусти
меня.
— Не могу, милая, — с болью в голосе ответил он. — Это не в моих
силах, ты же знаешь.
— Но я не могу… — рыдая, повернулась к отцу и скривила губы. —
Пожалуйста, пап. Отпусти.
— Прости, девочка моя. — Он притянул меня к себе и с силой
прижал, не давая гостям разглядеть залитое слезами лицо. — Прости.
Я что-нибудь придумаю, дай мне время.
Отец пах реактивами и каким-то маслом. Наверняка мать сдёрнула
его с очередного заказа, чтобы вдоволь насладиться игрой одного
актёра. А играть она умела. В конце концов, весь её брак и семейная
жизнь — сплошная трагедия и драма.
— Но у меня его нет, — я всхлипнула в последний раз и закусила
губу.
Нет у меня этого времени, и выбора нет. Придётся действовать по
обстоятельствам, которые были, как один, против меня.
— Петти, — бархатный голос Грегори Фледжа был знаменит так же,
как и его капитал. — Мы опоздали, прости.
— Грегори, — пропела мама, заглядывая в глаза высокому
брюнету. — Ничего страшного, мы ещё успеваем.
Ох, как в уши льёт, как поёт. И всё ради того, чтобы подороже
продать дочь. Иногда мне казалось, что я племенная кобыла в стойле.
Впрочем, от реальности это было недалеко. Кобыла, да только
бракованная. И ростом не вышла, от земли полтора метра, и весом
пошла в обоих родителей вместе взятых, а уж чего стоили прыщики по
всему лицу, на которые я и сама без содрогания не могла
взглянуть…
