Лина
Середина
августа
Неизвестный номер: «Я капец как
соскучился по тебе, кроха».
Лина: «Кто это?»
Однако ответа не последовало.
Вскоре по автобусу пронеслась
автоматическая запись, возвещающая об остановке, где мне нужно было
выходить.
Я поднялась с обшарпанного сиденья и
потащила за собой чемодан с вещами. Прежде чем запрятать телефон в
карман, я еще разок глянула на экран — пусто.
Автобус отправился дальше по
маршруту, а я, гадая, кто бы мог написать мне такое, поплелась
через территорию гимназии к своему дому. В конечном счете я пришла
к выводу, что кто-то ошибся номером.
Мне не писали такие сообщения. Да
мне вообще писали крайне редко. Разве что мама и Лерка.
Выбросив из головы слова незнакомца,
я свернула за угол школы, из которой не так давно выпустилась, как
вдруг ноги мои стали неуправляемыми, словно покрылись затверделой
бетонной смесью.
Желудок сжался, собираясь извергнуть
наружу скудный обед. Проснулась паника, заставившая примерзнуть к
асфальту.
Виной моего пришибленного состояния
стали трое придурочных парней, следовавших к спортивной площадке и
о чем-то увлеченно беседующих. Вот только они где-то потеряли
своего четвертого не менее придурочного дружка.
Обратиться в пыль мне было не
суждено, несмотря на дикое желание. Пока я продолжала превращаться
в каменную скульптуру, все трое обнаружили меня и мигом
заткнулись.
Предчувствие подсказывало, что
наступившее затишье — явление кратковременное. Буре быть.
Так и случилось.
Они целенаправленно двинулись на
меня.
Взгляды их были нехорошими. Сулящими
беду. Пригвождающими к месту.
Но где-то в глубине души я даже
радовалась, что их было всего лишь трое, а не четверо.
— Парни, вы только посмотрите, кого
к нам занесло, — загоготал Максим.
— Ты где так загорела, блондурочка?
— Алекс умышленно растянул по слогам дурацкое прозвище.
Активно намолачивая жвачку зубами,
он с внимательным прищуром воззрился на мое полыхающее лицо и
сделал «гениальнейшее» умозаключение:
— Или это не загар? Что это? Грязь?
Ну, конечно! Как же я сразу не догадался! Живешь на помойке, жрешь
из помойки, одеваешься на свалке и, стало быть, выглядишь ты
соответствующе своему образу жизни бомжихи.
Кулаки мои самопроизвольно
стиснулись.
— Все лучше, нежели иметь помойку
вместо рта, — огрызнулась, источая лютую злобу, бурлящую по венам
адреналиновыми реками. — Кстати, и из пасти твоей несет
соответствующе!
Парни дружно просвистели.
Алекс, покосившись на своих дружков,
проскрежетал зубами и просверлил во мне дыру взглядом, холодящим
своей ярчайшей голубизной.
Его возмущало, что я смею перечить
ему. Я не боялась его. Никого из них по-настоящему не боялась. В их
глазах страх читался куда сильнее, ведь всего один публичный
скандал — и каждый из них мог вылететь из молодежной хоккейной
команды, как пробка.
Так однажды Макс и лишился своего
места в команде. Теперь он никто! Пыль!
Прорычав бешеной псиной, Алекс
отскочил от меня на пару шагов и засунул руки глубоко в карманы,
только бы не прикасаться к «блондурочке», вышедшей из помойки.
У Рамиля тоже прояснилось желание
подковырнуть меня. Он остановился в некомфортной близости. Не
скрывая брезгливой физиономии, кивнул на мой чемодан. Держала я его
крепко, подобно оружию на случай ближнего боя.
— Что внутри?
— Не твоего ума дела.
— А если заберу и открою? Что я там
увижу?
— Свою скоропостижную смерть!
Подавившись беззвучным хохотом,
Рамиль сделал выпад и резко поднял руку вверх. Тягуче прошелся по
своим смольным волосам, взлохмачивая непозволительно густую
копну.
Если он думал, что я куплюсь на
обманный жест и испугаюсь, то не на ту напал! Ни один мой мускул не
шелохнулся.
— Я понял, детка, — сверкнул
сощуренными черными агатами, — Наверняка, в чемодане ты прячешь
свою девственность.
