— Крастотааа. Давно не бывал в таких
местах, — довольно, с каким-то садистским удовлетворением потянул
носом Молох и повернулся к новому знакомому. — Хороший у тебя клуб.
Кровищей воняет, аж шерсть дыбом.
Тот усмехнулся.
— Я знал, что тебе понравится.
Сам-то размяться не желаешь? Гляди, какой зверь в октагоне. Такого
свалить будет непросто. Ещё ни одного поражения, — собеседник хитро
взглянул на Молоха, и тот покачал головой.
— Думаешь, не свалю? Я на зоне и не
таких шатал.
— Этого, думаю, не сможешь. Зона
зоной, но у нас всё по-другому. Финки и кастеты запрещены. Только
тело.
— Да не вопрос, — Молох завёлся.
Дурная привычка, сам знает. — А как парня-то зовут? Хорошо
махается, — кивнул на клетку, где татуированный псих уже превращал
своего соперника в кусок фарша. Жестоко и быстро. Наносил удары
молниеносно, и каждый из них, как хорошая пиздюлина куском
арматуры. Кулачищи пудовые, взгляд бешеный, абсолютно неадекватный.
Словно ему уже нечего терять… Молох видел таких на зоне. Опасные
ребята. Тем и опасные, что стоп-крана у них уже нет. Такие
умудрялись и смуту устраивать, и на ментов кидаться с финкой. За
это, конечно, их уничтожали. Как сбесившееся животное… Пулей в лоб.
Молоху даже было жаль парней. Он и сам немало в жизни повидал, но
так, чтобы стало вдруг всё равно, чтобы самому себя в медвежий
капкан загнать… Нет, он не представлял, что должно произойти, чтобы
так опустить руки.
— Саид Хаджиев.
— Хаджиев? Хаджиев… — задумчиво
повторил Молох и повернулся к знакомому. — Где-то слышал о таком.
Или об отце его… Это же те самые Хаджиевы, да?
— Долго же ты был на киче, — покачал
головой собеседник.
— Да не мало, — согласился Молох. —
Десять лет как-никак. Так что мимо меня таких Хаджиевых проплыло,
как говна по реке.
Знакомый отчего-то снова
усмехнулся.
— Этот ещё долго продержится на
плаву, — мужчина взглянул на зверя в клетке как-то тепло,
по-родному.
— Твоя подружка, что ли? — оскалился
Молох, на что новый знакомый лишь скривил рот в подобии
ухмылки.
— Лучше. Мой брат. А ты поосторожнее
с выражениями. Он в последнее время бывает не очень вежлив.
— Так ты что, тоже Хаджиев? —
ошарашенно уставился на Варвара, а тот пожал плечами.
— Вроде как, да.
— Ммм… — протянул задумчиво Молох и
снова вернул внимание зверю в октагоне. — Я согласен на бой. Только
скажи мне, что случилось с твоим братом?
Варвар перевёл хмурый взгляд на
мечущегося в клетке родственника, вздохнул.
— Беда у него случилась. Невеста
погибла. А он до сих пор не верит. Вот и сгоняет ярость в боях. Так
себе помогает, по себе знаю, но хоть что-то.
Так он и думал. В девяноста
процентах случаев всему виной баба. Бабы – зло, если их впустить в
сердце и душу, они там корни пустят, и ты, считай, навеки проклят.
И хорошо, если угодило влюбиться в какую-нибудь тупую блядь, у
которой в голове только шмотьё да ресторанчики. От такой вреда по
минимуму. А вот если эта сука ещё и умная… Тогда, считай, всё.
Допрыгался фраерок. Сожрёт и не подавится. И плевать ей, насколько
стальные у тебя яйца.
— Ясно, — Молох провёл пятернёй по
заросшему жёсткой щетиной лицу. — Давай, запусти меня в клеть.
Хаджиев от боя не отказался, но,
когда Молох шагнул в октагон, смерил его насмешливым взглядом. Да,
тот после кичи заметно поусох, только не в массе сила, и Хаджиев,
как профессиональный боец, должен об этом знать.
— Привет, Саид! Говорят, ты тут
самый опасный парень? Покажешь, на что способен?
Хаджиев ухмыльнулся окровавленным
ртом, внутри что-то неприятно сжалось. Этот мужик вблизи кажется
ещё более безумным.
— Уверен, что хочешь этого? — по
мокрому от пота торсу вились старые и новые наколки. Уж в чём, в
чём, а в «синей болезни» Молох разбирался. Хаджиев исписывал себя
не просто так. Он, по ходу дела, добавлял по наколке раз в неделю.
Чаще нельзя.
