– Помоги-ите… Мы заблудились… Мама нам дала пирожки и послала к бабуле! – жалобно блеяли мальчик и девочка лет пяти, цепляясь друг за друга, точно котята. Их голоса дрожали, а в глазах готовая вот-вот пролиться слезами мольба. – Пожалуйста, отведите нас к ней! Она во-он в том лесочке живет.
Инь наклонила голову, разглядывая их с любопытством. Дети стояли на тропе, усыпанной палой листвой, а за их спинами темнел лес – густой и темный, как клякса чернил. Квест сопровождения в этих краях – редкость, как жемчуг в устрице, а награда могла быть большой. С пирожками, понятно, подстава, но голод – не тетка, а карманы пусты.
– Берем? – Она вопросительно посмотрела на Роби, чьи губы кривились уже в кислой мине.
– Не-а… – промычала та, скрестив на груди руки. Ее голос был низким и чуть с хрипотцой, словно только проснулась и терзалась похмельем. – Залипнем надолго. Да и неохота возиться с такими соплями. Щуплые, их фиг доведешь.
– Они милые, давай им поможем, – Инь смягчила голос, модулируя, медово-тягучими нотками. Мири научила ее вплетать в слова теплоту, от которой таяли камни.
Но только не Роби. Та фыркнула и закатила глаза:
– Милые? – переспросила с насмешкой, будто предложили приютить ей змею. – Смотри!
Наклонившись к девочке, Роби бесцеремонно задрала ей верхнюю губу, обнажив клыки – мелкие и острые, точно иголки. Осторожно нажав на десну, выдавила на подушечку пальца янтарную каплю и поднесла к носу Инь:
– Хочешь лизнуть? Ты ж в этом дока? – поддразнила она.
Намек был прозрачней стекла – особые отношения с нагой всё еще не давали покоя. Но Мейса мертва, хоть и стояла между ними, как призрак. Роби тыкала их связью, как палкой в рану, которая еще не зажила. Инь это злило, а злая сирена всегда будет мстить.
Она не ответила сразу. Вместо этого чуть наклонилась, глядя Роби в глаза – в те карие омуты, где тонули и дерзость, и сила. Губы открылись, и кончик языка скользнул по пальцу, слизав каплю – густую, с едким, сладковатым запахом, от которого голова закружилась, а брови полезли на лоб.
Другому прожгло бы в гортани дыру, превращая внутренние органы в суп, который, видимо, эти детки любили. Но Инь это ничем не грозило. Иммунитет ко всем ядам – посмертный подарок от Мейсы, которая покусывала ее ежедневно. То ли от страсти, то ли скрывая реальность иллюзией, держа точно во сне.
Вероятно, ни один день, проведенный Инь в «красном доме» не был таким, как его помнит. Моня не мог этого принять до сих пор, а она вспоминала о них с ностальгией. И ни одна Роби не заставит об этом жалеть!
Не сводя с Роби взгляда, Инь взяла ее палец в рот целиком. Прижав зубами, чуть подсосала, мстительно наблюдая, как та изменилась в лице и сглотнула – резко, почти судорожно. В глазах мелькнуло что-то детское и словно потерянное. Беспомощность – редкий гость в этой крепости из сарказма и стали – проступила наружу, как влага внизу прямо сейчас.
Бесстрашная воительница была уязвима к чарам сирены, которая умела находить трещины в этой броне. Влажное тепло губ, легкий напор языка – пробивал насквозь, обнажая мягкую, податливую и нежную версию Роби, тающую от ласк, как воск под огнем.
Но эти игры хороши лишь для Мони, а его сейчас нет. Инь же они не прельщали совсем, но поставить на место подружку любила, зная, как та его ждет.
Роби стояла, застыв, как ребенок, пойманный на воровстве сладких конфет. Пальцы другой руки сжались в кулак, выдавая напряжение, которое тщетно пытается скрыть.
– Ну что, все еще «не-а»? – спросила Инь, с чмоканьем отпустив палец на волю. Голос сирены, как лезвие, обернутое в бархат и шелк.
Порозовевшая Роби шумно выдохнула и отвела взгляд. Поправила огненно-красные волосы, пытаясь стряхнуть наваждение, но пальцы дрожали, выдав смятение и легкий испуг.
