Пролог
Холодный свет ламп наполнял анатомический зал ровным, безэмоциональным сиянием. Металлические столы, стерильные инструменты, легкий запах формалина и резины – эта обстановка была мне странно комфортна. Мой рабочий день только начинался, но я знала, что до вечера останусь наедине с тем, что уже давно ушло из мира живых. И это меня устраивало.
Я аккуратно натягивала латексные перчатки, обдумывая план работы на сегодня. Сначала судебно-медицинский случай – мужчину нашли на окраине города, причина смерти неясна. Затем несколько плановых вскрытий для уточнения клинических диагнозов. Стандартная рутина, лишённая спешки. Я любила свою работу за отсутствие суеты.
Скальпель лёг в мою руку привычно, как будто слился с ней. Я замерла на мгновение, вслушиваясь в мягкий гул вентиляции, и невольно улыбнулась. Тишина здесь была иной – она не давила, не требовала ответа. Это было как раз то, чего мне не хватало в шумном, кипящем мире живых.
“Вот поэтому я здесь”, – подумала я.
Я всегда знала, что интроверт, хотя мои родители, друзья, а позже и муж настаивали на обратном. Мою уравновешенность часто принимали за общительность. Я умела выслушивать, отвечать, даже шутить в нужный момент. Но этот “социальный танец” изматывал меня. Мне было легче с мертвыми, чем с живыми. С ними не нужно было поддерживать разговор, бояться сказать что-то лишнее или казаться не той, кем я была.
Скальпель начал свою работу. Моя рука двигалась уверенно, почти механически. Мышечная память делала свое дело. Во время учёбы я поначалу волновалась: смогу ли выдерживать день за днем такой контакт с неизбежностью смерти? Но оказалось, что сама процедура, сосредоточенность на деталях – это словно медитация. Смерть здесь была не ужасом, а задачей для решения. И я была тем человеком, кто помогал найти ответы.
Я не считала себя странной или больной из-за выбора специальности, как многие думали. У меня нет профессиональной деформации или я еще не успела ее заработать, ведь я только недавно защитила специализацию.
Я выросла в потомственной семье врачей и у меня не было сомнений, какой путь выбрать. Единственное, что повлияло на меня, это фраза как-то сказанная дедушкой. Не знаю кому она принадлежала изначально, но это и не важно. “Врачи мало знают и мало могут, хирурги мало знают, но много могут, а патологоанатомы много знают, но уже ничего не могут.” А так как я всегда любила учиться, то конечно же мне хотелось оказаться в рядах тех, кто много знает.
– Гематома… – пробормотала я тихо, фиксируя первые выводы. Мой голос эхом отразился от кафельных стен.
“Интересно, когда я вообще последний раз разговаривала с кем-то всерьез?” – промелькнуло у меня в голове.
Последний серьёзный разговор был, пожалуй, с Антоном. Мой бывший муж был хорошим человеком – добрым, понимающим, но, как оказалось, слишком живым для меня. Он любил путешествия, громкие компании, разговоры за бокалом вина. И хотя в начале наших отношений эта разница казалась нам обаятельной, через три года всё превратилось в молчание. Не комфортное, а натянутое. Мы разошлись без скандалов, почти с благодарностью друг другу.
– Ты просто другой человек, Инга, – сказал он мне в последний вечер, собирая вещи. – И это нормально. Я просто не могу быть с тобой, когда ты так далеко от всех.
Я не стала спорить. Он был прав. Мне действительно проще одной.
Я сделала пометку в журнале и поставила новый образец на гистологию. Пожалуй, единственное, о чём я жалела, это о том, что никогда не имела настоящих подруг. Знакомства, коллеги – да, но чтобы кто-то, кому можно было позвонить посреди ночи? Таких людей в моей жизни не было. Я винила себя за это. Неужели нельзя было найти хотя бы одного человека, который бы разделял мой мир? Или это я сама никого не подпускала?
