Гаснет багряный луч солнца. Морозные туманные сумерки опускаются над древней деревушкой затерянной в лесах Поволжья. Громко потрескивает лед на озере. Замерзли темно-зеленые ели, прозрачные березки по-детски встряхивают ветвями от нерезкого, но жгуче-холодного ветерка. Серебристый иней окрасился в ярко-пурпурный цвет и придал деревьям загадочный вид. Все живое укрылось в норки и дупла. Дневная жизнь замерла, а ночная еще не явила себя. Тени нарастают, и постепенно секунда, за секундой начинает надвигаться ночная мгла. Затихший воздух остро удерживает каждый шорох.
Тишина, но ухо улавливает шум воды. Вблизи, в овражке, игриво журчит ручеек. Ручей искрится, энергично вбирает в себя воды от бьющих рядом ключей и превращается в небольшую речку, которая маленьким водопадом впадает в озеро.
Под горой старая, чуть покосившаяся избушка по крышу засыпанная снегом, а рядом мельница. Небольшое дощатое здание, построенное прямо около водопада. Водный поток вращает большое деревянное колесо, которое, в свою очередь, приводит в движение гранитные мельничные жернова.
Чуть дальше деревянная церквушка, старинная, вся расписанная по стенам разными житиями. На одном образе написана царица-красавица: румяная, полная, и едет на лебедях – одной рукой правит, в другой ключи держит.
Русская глубинка. Семидесятые годы двадцатого века. Да, есть в России места, где цивилизация не прикоснулась калечащей рукой к первобытной красоте природы-матушки.
В избушке бабка, качает люльку с двумя малышками и рассказывает предание о Савелисе – русалке. Старый, чуть шамкающий голос придает сказанию правдоподобность. А две пары зеленых глаз смотрят на старуху с интересом и страхом.
…Лет сто назад жил в этой деревне молодой парень – Ванька Курчавый. Он был красавец. Голова вся в золотых кудрях. Белый, что та мука в амбарах, румяный, как зимнее солнышко на морозце, кровь с молоком, одно слово – молодец! А уж гармонист был какой – заслушаешься! Плясовую заиграет – не удержишься, ноги так в пляс и идут!
Недалеко от Курчавого жила молодая вдова Савелиса. В деревне ее не почитали, ведьмой звали, но в глаза не говорили, боялись. Норов у вдовы был уж крут. Отец с матерью отдали ее замуж за Ивана-мельника, но через год, поговаривали, извела она его. Чуть позже скоропостижно умерла ее мать, а там и отец Савелисы почил вечным сном.
Бабка перекрестилась, помолчала, качнула люльку и продолжала:
– Осталась жить Савелиса в доме мужа. Суровая была, но красивая: сдобная, чернобровая, зеленоглазая, как озеро наше в июле. Лицо, что фарфор, а румянец во всю щеку так и играл, но взгляд был пронзительный, будто нутро твое видит. Жила тем, что муку молола сельчанам. Но общаться не любила, молчалива была, а что не так, долго не разговаривала: взглянет, отвернется и уйдет, но позже человек, который обидел, обязательно серьезно заболеет. Люди то замечали, поэтому старались с мельничихой не конфликтовать.
Подруг у Савелисы не было, в гости ходить не любила, да и к себе не звала, но редко, в праздник, выйдет за ворота, сядет на завалинке, да издали любуется на молодых, водящих хоровод. Ванька Курчавый часто играл на гармони по праздникам, но если увидит, что Савелиса вышла на завалинку – глаза опускал, играл худо и очень волновался. Поговаривали в селе, что по ночам похаживает Иван к Савелисе и с ней любится. Прошло мало ли, много ли времени, но отцу с матерью стало известно о похождениях сына, и задумали они Ваньку женить. Нашли невесту хорошего роду и племени – девицу красивую, степенную. Только узнала Савелиса и начала колдовать, и чего только не удумывала: вынимала она у невесты Ивана следы, и на кладбище землицу хоронила, на соль наговаривала с причитаниями:
