Миниатюра первая.
Женькина жизнь была как у Чехова в пьесе «Три сестры».
«Счастья у нас нет, и не бывает, мы только желаем его». И
сестёр тоже было три, вместе с нею. И каждая из них была несчастна
по-своему. Старшая, Маринка, страдала от избытка любви. А средняя,
Аня, от её недостатка. У Маринки, к 33 годам было два спиногрыза и
муж, пускай работящий, и по-прежнему ею любимый, но уже слегка
потрёпанный, как и она сама, обилием разных забот.
Аню любовь не волновала в принципе, она не искала её, не
хотела.
- Насмотрелась! - любила она повторять, нянча обоих племянников.
И хотя, к своим 28 годам ещё ни разу не состояла в мало-мальски
серьёзных отношениях, утверждала, что это - её личный выбор.
- В гробу я видала вашу семейную жизнь! - вот так говорила
Анюта, помогая Марине с закрутками на зиму.
Женя тоже вносила свой вклад в воспитание младших. Хотя, со слов
Марины, её и саму «ещё нужно воспитывать». Так уж вышло, что Женя
была самой младшей сестрой. И Анюта, отдав пальму первенства ей,
ревновала.
- Любимица мамкина, - фыркала Аня, видя, как Женя сопит у мамули
под боком.
В тот день, когда мамы не стало, они все втроём ночевали в
родительском доме. Племяшек оставили с зятем. Забыли обиды,
молились и плакали. Не помогло! Она умирала недолго, рак быстро
забрал, сперва красоту, а уж после и силы. Говорила с каждой из них
по-отдельности. Словно хотела сказать каждой то, чего не успела при
жизни.
Уж чего она там говорила Анюте с Маринкой, Женюша не знала. Но
вот что мама сказала ей, запомнила слово в слово.
- Женюшенька, - так мама всегда называла её, - Вон там ящик
нижний открой, - указала совсем исхудавшей рукой на комод.
Женя открыла, увидела светлый конвертик.
- Достань, - слабым голосом мама её позвала и велела сесть
рядом.
Прислонённый к груди, он терялся на фоне густых одеял, в которых
спала уже третью неделю. Несмотря на жару, она мёрзла! А цветом
лица была точно как этот конвертик.
Женя сильно старалась не плакать. Мать воспитала их в строгости.
Только ей позволяла давать слабину. Но тогда не позволила.
- Не реви! - отыскав в себе силы, прикрикнув на дочь, она
посмотрела в окно грустным взглядом, - Вот это письмо ты должна
отвезти адресату. Вручить ему лично.
- Кому? - удивлённо воскликнула Женя.
- Тссс, - мать приложила к губам тонкий палец, - Сёстрам ни
слова. Я поручаю тебе. Я тебе доверяю последнее это... моё.
- А... что там? - взяла она в руки порученный мамой конверт. На
просвет в нём виднелась бумажка. Письмо. Все строчки конверта были
заполнены аккуратным маминым почерком. Очевидно, она заполняла его
до болезни. Ведь почерк шёл ровно, ничуть не дрожал...
- Не читай! Поклянись, что не станешь читать до тех пор, пока не
прочтёт его он, - голос мамы звучал умоляюще. Это случалось так
редко! Что Женя слегка испугалась.
- Кто он, мам? - прошептала, склонясь.
Но мама лишь только закрыла глаза, улыбнулась каким-то своим,
недоступным для Жени мечтам, и уснула. Или сделала вид, что уснула?
Дыхание стало глубоким, чуть слышным. Женя долго сидела и слушала,
как мама дышит. Звук её вдохов и выдохов монотонно звучал,
заставляя подумать, что всё хорошо, что она не умрёт, что всё это
им кажется...
У неё обнаружили рак ровно в тот год, когда был юбилей.
Пятьдесят пять лет — ну какой это возраст для женщины? Ей бы жить,
да жить! Ей бы плакать... Но мама шутила:
- Умрём с вашим отцом в один день!
Нет, папа давно ожидал на том свете. Уже десять лет пролетело с
тех пор, как не стало его. Но судьба подшутила над ними! Отец был
на десять лет старше. И умер как раз в пятьдесят пять. А теперь
пришёл и мамин черёд.
