Николай достоверно знал, что людям его круга свойственны неординарные поступки, поэтому он сидел на лавочке Парижской набережной в гуще туристических потоков и кормил голубей. Особую пикантность подобному времяпровождению придавала тоска, что поселилась неистребимым камнем в груди и нет-нет, начинала ворочаться и давить на сердце.
– Сволочи! – раздраженно бросил Николай голубям, чем спугнул с соседнего края лавочки седовласую бабульку на вид лет ста от роду. «Ископаемая», смешно переваливаясь, шустро засеменила прочь. «Землячка» – решил он и вернулся к прерванному занятию.
Причиной душевной неустроенности Николая являлась мысль о неотвратимости поездки на «историческую» родину. Электронный билет, уже оплаченный, томился где-то в недрах сети Интернет, дожидаясь когда его владелец пройдет регистрацию и получит посадочный купон, но лететь смертельно не хотелось. Николай не любил Россию, а особенно Москву, поэтому всегда относился с недоверием к тем землякам, которые, сидя в кафе на Монмартре, предавались ностальгическим вибрациям, заливая «горе разлуки» кофе с круассанами или еще чем покрепче. Сам Николай четко понимал, что родина – это где хорошо, а не там, где хорошо зарабатывать деньги.
Именно поэтому, окончив Сорбоннский университет, причем не плохо, а во многом даже хорошо, не спешил возвращаться в златоглавую, чем очень расстроил отца – простого заштатного российского миллиардера. С одной стороны Николай отца понимал: сын вырос не испорченный достатком, равнодушный к наркотикам и спортивным автомобилям, получил хорошее образование, открывающее двери в большинство корпораций на приличные должности. А с другой: отпрыск не спешил в эти двери входить. И на вопрос отца о трудоустройстве ответил замусоленным: «А зачем, папа»?
В тот вечер они впервые серьезно поссорились. Отец кричал, бросаясь страшными словами и целыми словосочетаниями: «Моя империя! Династия! Сыновний долг!». А Николай парировал: «Зачем тебе столько денег, если ты не живешь? Ты что их в могилу заберешь? Я хочу жить, папа, а не горбатиться на бирже!» Хлопнул дверью и вернулся в Париж. Отец не возражал, видимо решил, что время все расставит по местам, отпустил ситуацию, дав ей немного остыть.
А вчера из Москвы сообщили, что отец очень плох и требует сына к одру. Николаю ехать не хотелось. Они не были по-настоящему близки, отец всю жизнь потратил на работу, уделяя сыну минимум внимания, сводившемуся к тем же намекам и мечтам об империи и династии. А Николай пошел в мать, которая деньги предпочитала тратить, а не копить. Он бы и не поехал, если бы не мышка – мыслишка, что отец при столь явном неуважении может взбрыкнуть напоследок и оставить все своей непутевой женушке – маме Николая. Вот тогда придется входить в «двери» и реально зарабатывать на жизнь, что самого наследника в корне не устраивало.
Лайнер взревел реверсом и остановился. Николай глянул в заляпанный дождевыми струями иллюминатор – серое Шереметьево под серым, затянутым низкими тучами, небом. Грусть и раздражение от таких видов лишь усилились. Самолет едва заметно качнулся и, увлекаемый буксировщиком, неспешно покатился к разгрузочному рукаву. Николай откинулся на спинку шикарного кресла первого класса и попытался успокоиться. Грязь, хамство и неустроенность этой дикой страны можно и не заметить, главное не смотреть по сторонам, сразу на выходе в машину и – к отцу, а у него все как в лучших домах Европы. Перетерпеть встречу и назад. Нужно лишь собраться: пару дней продержаться и уехать уже навсегда.
