Я подписала письмо, и посыпав его песком, скрепила собственной печатью. Облегченно выдохнув, небрежно отбросила его в угол стола, где оно с лёгким шелестом опустилось на приличную кучу похожих один на другой свитков. Их написание отняло у меня полдня и остаток вечера.
«Бойся своих желаний», – любил повторять Сиддиг менторским тоном, частенько выводившим меня из себя. Когда-то мне казалось, что его бесконечные наставления и поучения душат меня, сдерживают похлеще кандалов, мешают поступать согласно собственным желаниям. Какой же наивной и глупой я была! Сейчас, по истечении всего лишь трёх с половиной лет с того момента, как в последний раз видела его на палубе уплывающего вдаль «Смерча», я, как никогда прежде нуждалась в мудрых советах и наставлениях своего «учителя».
За стеной часы пробили дважды. Выпрямив ноющую спину и потирая порядком затекшую шею, я с неприязнью посмотрела на длинный ряд портретов с изображениями лиц мужского пола разных возрастов, занявших почти всю стену отнюдь немаленького помещения, служившего мне рабочим кабинетом. На них были изображены, хотя и наверняка приукрашены, отпрыски знатнейших европейских фамилий, старшему из которых было глубоко за пятьдесят, а самому юному едва исполнилось семь. Боже мой! Только задумайтесь! Семь!
Почувствовав, как снова заныли виски, я поднялась из-за стола, и, потуже затянув пояс парчового халата накинутого поверх ночной сорочки, подошла к окну. Мне не спалось. Я задыхалась в жарко натопленном камином помещении. Казалось, лёгкие горят огнём. Не в силах терпеть, я рывком распахнула створки настежь, с наслаждением подставляя пылающее лицо резко ворвавшейся внутрь ночной прохладе и жадно вдыхая свежий воздух.
Вдали, таинственно подсвеченное выглянувшей из-за облаков луной, серебрилось море. И, как это в последние годы частенько случалось, глаза тут же наполнились влагой. Увы, цена моих желаний оказалась несоразмерно высока. Восстановив справедливость и вернув себе положенное по праву, искренне веря в то, что это и есть высшая цель, к которой долгие годы стремилась всем существом, я, так уж вышло, лишилась гораздо большего, чему не придавала значения прежде, но смогла оценить в полном объеме только после того, как безвозвратно утратила – частицы своей души. Вместе с несбыточной любовью, я навсегда похоронила её в море.
Как завороженная, не отрывая глаз от сияющего диска, отражающегося на поверхности водной глади, я забралась на широкий подоконник, и, подтянув колени к груди, обняла их руками. Губы скривились в печальной ухмылке. Кто бы мог подумать, что ради того, чтобы в редкие минуты оставшись наедине с собой и иметь возможность любоваться морем хотя бы издали, мне придется разрушить каменную стену, которую с завидным упорством годами воздвигал генерал Айван, наивно верящий, что она сможет уберечь его от справедливого возмездия. Направо и налево сеявший ветер, этот болван, как показала жизнь, оказался абсолютно не готовым к тому, что однажды придется пожать самую настоящую бурю. Он грезил о лаврах властителя и мечтал прославиться на века, а в итоге обрёл бесславную кончину, и имя его, кровавыми буквами вписанное в историю Боравии, уже начало стираться из памяти угнетенного народа, вынужденного терпеть его тиранию на протяжении двух десятков лет.
Жалела ли я о том, что посвятила свою жизнь кровной мести? Разумеется, нет. Тосковала ли я о том, что мне пришлось оставить в прошлом? Безусловно, да. И эта тоска, тисками сжимающая сердце, чего уж греха таить, не давала мне в полной мере насладиться вкусом долгожданной победы, почувствовать себя по-настоящему счастливой.
«Королева не может принадлежать ни самой себе, ни какому-то одному человеку. Она принадлежит целому народу, о благе которого обязана думать в первую очередь. И во вторую. И в третью…» Я покосилась в сторону портретов. Судьба в очередной раз испытывала меня на прочность, подло подкидывая «чёрную карту».
