Из каких пришла ты ко мне
зеркал?
Из каких веков, с каких
планет…
Я все прошлые жизни тебя
искал
Если нет тебя, и меня здесь
нет.
Твой предвечный, призрачный свет в
глазах
Окольцует тьму предрассветным
сном
И у ног — фонарным пятном —
стезя,
На губах — вся горечь ночей, —
вином.
От моих шагов — рваный отзвук
лет,
От твоих — лишь лес зашумит
сильней…
Если нет тебя, — и меня здесь
нет
В перепутье, где проще и где
верней…
За окном синели сумерки. Закат медленно
сползал радугой по гостиничным окнам, мимолетом окрашивая оранжевой
охрой неровные блоки стен и утекая в воронки золотушных бархатцев,
упорно переживающих засуху в больших глиняных амфорах возле дверей.
С дивана в холле были видны только полосы парковки возле гостиницы
и эти самые рыжие, потрескавшиеся, унылые горшки. Кто-то затушил
сигаретный окурок в одном из них, прямо рядом с чахлыми кустиками
цветов, и теперь тот торчал оттуда дурацкой недоделанной буквой
«г», диссонируя цветом и присутствием с густым золотистым оттенком
бархатцев.
Делать было совершенно нечего,
казалось, ожидание длилось уже часами, даже жесткая красная ткань
дивана под коленками стала влажной, хоть в холле и работал
кондиционер. Почему-то мерзло за ушами.
Гостиничные автоматизированные двери
разошлись, неприятно взвизгнув, и впустили в холл пожилую даму в
дизайнерских джинсах с вышивкой, сидящих на ней мешком, и в
футболке с древом жизни. Вместе с дамой в холл вплыла изрядная
порция летних сумерек, теплая, как парное молоко, пахнущая
магнолиями и сигаретным дымом. Дама просеменила по холлу мимо
пустой гостиничной стойки в застеленный несвежей ковровой дорожкой
коридор. Гвендолин вздохнула и с трудом скинула кеды, помогая себе
вспотевшими пальцами ног, скользящими по кромке обуви, не желающей
поддаваться. Вечер только начинался, а ожидание грозило
затянуться.
Стоило бы сходить в номер и взять
кофту. Или телефон. Или заодно уже и кошелек, чтобы купить чипсов
или шоколадку в автомате. Беда в том, что в шортах не было
карманов, что означало неизбежную надобность возвращаться в номер и
относить вещи обратно, а так Гвендолин могла и пропустить того,
кого она ждала. Ну его в лес, ужин. Перед поездкой Гвен клятвенно
заверила мать, что будет «хорошо питаться», что свелось к
гостиничному «континентальному завтраку» (тут можно было оторваться
кофе и булочками), салатику в кафе на обед в компании
бедолаг-подростков, приехавших в этот курортный городок на серию
концертов возлюбленного кумира. От такой компании и салатик в горло
не лез, да и неохота было есть. Жара никоим образом не
способствовала пробуждению аппетита, а уж настроение… А ужин отдай
врагу, кто-то сказал когда-то. Вот так и выходило на сегодня,
понять бы еще кто враг…
Гвендолин устроилась поудобнее на
жесткой, видавшей виды поверхности дивана. Стоило попытаться
припомнить все, что произошло с момента ее приезда в этот «райский
уголок», расставить это по местам, возможно, что-то она упустила из
виду, и при вторичном анализе эта так нужная ей сейчас деталь все
же покажет свой краешек среди всего того сумбура, что наполнил
память Гвен за последние недели. В конце концов, время было
единственным, на что она теперь могла рассчитывать. Больше
союзников у нее не было.
Не смотри на меня, не
смотри,
Я растеряна, я больна.
Но не ты ли к моей двери
Льнешь, когда я в ночи
одна?
Я сожгла все свои мосты.
Переправой саднит пятак.
Не смотри на меня, не
смотри
Так.
Не смотри на меня, не
смотри.
Я еще не готова жить.
Я - не спящая до зари
Тень, дрожащая на межи.
Мне не нужно чужих надежд,
Плах, объятий, венцов и
драк.
