Глава I, в которой речка узнаёт,
что нет ничего невозможного
Вдали от больших и маленьких городов бежала-журчала вредная-превредная речка. Только одна крошечная деревенька встречалась на её пути. Двадцать ветхих избёнок кучкой взгромоздились на высоком правом берегу, а на левом, в низине, раскинулся щербатый сосновый бор. Местные жители прозвали речку Незнамкой, потому что даже старожилы деревни не знали, откуда она течёт и куда впадает. Каждый, кто слышал это имя впервые, улыбался: всем оно приходилось по душе. Кроме самой речки…
– Лучше вовсе не иметь названия, чем такое! – часто жаловалась она своим приятельницам уткам. – Другое дело – Амазонка, Янцзы, Миссисипи, Волга! Эти реки всем известны, их имена есть на любой карте мира. А люди их уважают и даже боятся.
– Зато тебя вся деревня любит! – осмелился возразить на её причитания старый селезень. – Тётя Клава и баба Маша каждое утро идут к тебе на поклон.
– Глупый пучок перьев! – разозлилась речка. – Да разве они мне кланяются?! Это они, согнувшись пополам, черпают вёдрами воду для своих огородов. Иногда заходов десять сделают, и всё им мало! Бессовестно поливают мной картофельные грядки!
– А деревенские мужики! – вступила в спор тонкая, как трость, цапля. – Их от тебя силой не оттащишь: целыми днями сидят на берегу с удочками.
– Велика честь! – ещё больше возмутилась речка. – Знали бы вы, как мне надоели их небылицы. Всё лето пескарей с мизинец таскают, а байки травят про десятикилограммовых щук и амуров. Одна незадача – такой огромной рыбины во мне отродясь не водилось.
– А как же дети? – всплеснула крылышками уточка-мама. – Вот кто тебя действительно любит!
– Зато я не люблю детей, – перебила её Незнамка. – Какая от них польза? Только шум один. В салки в воде играют, плескаются, с тарзанки прыгают. И всё это с визгом, хохотом, плачем. У малышни вовсе нет ни стыда, ни совести: купаются без плавок, да ещё писают прямо в воду! Думают, никто не замечает. Как бы не так!
При этих словах Незнамка засмущалась и покраснела. Это вечернее солнышко спустилось хлебнуть перед сном водички и окрасило речку в огненные цвета…
С первыми утренними лучами Незнамка снова принялась за старое: журчать да ворчать. Речушкой она была совсем узенькой и мелкой. Когда детвора бросала через неё камешки и сосновые шишки, они почти всегда приземлялись на другом берегу. А взрослые легко переходили Незнамку вброд: на мелководье она лишь щекотала их за бока.
– Вот бы стать такой широкой, чтобы с одного моего берега не было видно другого, – забубнила Незнамка. – Чтобы ни у кого во всей деревне не хватило смелости меня переплыть!
В этот раз фантазии речки пришлось выслушивать большой серой жабе, словно склеенной неумелой рукой из наждачной бумаги. Она возлежала в тени камышей и прищуренными глазами следила за своим многочисленным выводком. Маленькие головастики, похожие на жирные запятые, собрались у самого берега, где вода была тёплой и стоячей. Под присмотром мамы они беззаботно буравили зелёную пелёнку из ряски.
– Вот бы стать такой глубокой, чтобы моего дна не было видно. Чтобы весь сосновый бор, расти он в моём русле, скрылся бы под водой! – мечтательно прожурчала Незнамка.
– Но тогда ты будешь холодной, бурной и совсем непригодной для моих малышей, которым так нужны тепло и покой, чтобы превратиться в лягушек, – вежливо рассудила мама-жаба.
