Девочки, у нас такой жесткий проект, что мы даже мёд не едим, сразу пчёл!
Д. Нагиев
Дора — смазливая сорокалетняя блондинка с ямочками на щеках,
сдобной фигурой и высшим филологическим образованием — снова
мечтала выйти замуж. На этот раз — непременно за разжиревшего на
финансовых махинациях олигарха с брильянтовыми застежками на
шелковой пижаме. И чтобы как в сказке со счастливым концом, свадьба
в Монплезире, а из пасти льва, раздираемой Самсоном, искристо било
шампанское! И чтоб по усам текло и в рот попало не только
скульптурной группе, но и всем приглашенным. Именно так науськивала
ее подружка. В общем, Дора снова хотела любви.
В сумрачном омуте предсна и в хрупкой утренней полудреме ее
подсознание настойчиво малевало одну и ту же картину: итальянская
Ривьера, шикарная вилла на побережье, вид на Альпийские хребты. В
зале горит камин, на ковре пес в веселых кляксах — далматин. В
пузатых бокалах вздрагивает гранатовое вино — тосканское кьянти.
Его слабый фиалковый аромат, флиртуя с обонятельным нервом,
истекает внутрь альвеол, и как только вскипает в капиллярах… Дора,
сладко постанывая, подбирает коленки к животу — еще немножко…
Только бы не проснуться…
Настоящая ее жизнь здесь, в короткие минуты забытья между сном и
явью. Тогда как мир за стенами ее квартиры — нестерпимо реальный
мир, в котором нет для нее достойного спутника, а есть только
бесперспективная работа консьержки в недавно отстроенной и еще не
заселенной элитной башне «Золотая игла», воткнутой точно в центр, в
сердце старого города.
Вечерами, жуя пирожки и запивая их слезами, Дора частенько сетовала
своей давней подружке на несправедливость судьбы, которая вместо
сияющей улыбки всякий раз норовит уязвить ее, показав жидковатую
задницу.
Последний гражданский муж Доры, да и не муж вовсе, а так, сожитель,
ушел от нее тайно и неожиданно, вроде Льва Толстого. Правда, после
ухода его не досчиталась Дора собрания сочинений Достоевского Федор
Михайловича в пятнадцати томах да набора гаечных ключей,
подаренного любимому на мужской день.
Жалко ей было подписного издания, но еще жальче мужа —
широкоплечего молчаливого лезгина по имени Заур.
Они встретились, когда Дора уже с год была одна. Прежний муж,
прожив с ней пятнадцать лет, изменил внезапно — с камчатским
вулканом. Съездив раз в командировку, привороженный муж остался там
навсегда дышать рыжим пеплом. Дора ни за какие надбавки
перебираться к вулкану не захотела. Так и развелись. А тут еще и
единицу ее на кафедре сократили. И вместо теории литературы, пошла
Дора лифчиками торговать к приятельнице своей, на рынок. Вот там и
встретила Заура. Он вроде распорядителя-администратора подвизался.
Чистый, всегда в костюме. Кому, что, куда — это только к Зауру.
Уважали его. Слушались. А он как-то раз подошел к ее лифчикам, да
как спросит: «А нет ли у вас, уважаемая Айседора, бесов?» Дора не
растерялась и домой его к себе пригласила, на «бесов», значит. Там
у нее все собрание имелось — и «Бесы», и «Игрок», и «Идиот». Так и
остался у нее Заур, зачитался. Даже на работу с собой книжки
таскал. Отчего среди местных и прозвище получил сообразное —
«идиот».
Мужчина непьющий, философией и литературой увлеченный.
Удивительный. Вечером приходил и сразу к книжкам — и читает,
читает, начитаться не может. Насилу отрывала. Год так прожили, и
вдруг, как Лев Толстой… Ни дома нет, ни на работе. Она его искать
пыталась, но зря. Пропал, сгинул, канул.
С рынка ушла почти сразу после «исхода» Заура. Товарки не давали ей
покоя: шушукались, хихикали за спиной. И даже неряшливый шавермщик
Акбар, когда она подходила к его ларьку разменять то сотню, то
тысячу, сальными пальцами отсчитывая купюры, надсмехался,
интересуясь, не объявился ли ее «идиот».
