Сознание вернулось смесью неприятных
ощущений.
Жар. Как в разогретой печке.
Вонь. Словно лежишь в ворохе
протухших овощей, залитый подсохшими помоями.
Боль. Во многих местах, но сильнее
всего – в большом пальце правой ноги, который грызла какая-то
зараза.
Бэй дернул ногой и услышал тонкий
визг, в течение секунды поднявший его в вертикальное положение.
Одного затяжного мгновения – бывают и такие, когда слишком многое
вмещается в короткий миг, – хватило, чтобы он увидел больше, чем
достаточно.
Вокруг него плескалось кривыми
волнами вонючее море отходов и суетилась целая стая огромных, с
крупную кошку, крыс. Кобейн был в одном белье и в рваном панцире из
застывшей крови и грязи. Кроме прокушенного пальца, болел нос (ну
сколько можно!), не обошлось без ссадин на голове и плечах. Щетина
короткой бороды торчала, как иглы дикобраза.
Была ночь, но он смог хорошо
осмотреться из-за совершенно ненормальной Луны. Слишком большой,
слишком яркой, затмившей еще одну, висевшую в стороне над темной
полоской острых, словно вырезанных из черного картона, гор. Вторую
луну?!
Всего этого было достаточно, чтобы
снова лишиться чувств! Но мысль, что в следующий раз он очнется без
нескольких пальцев и, может, даже без многострадального носа,
сработала лучше нашатыря.
Пытаясь отогнать кошко-крыс, Бэй
завертелся на месте, отмечая больные места в теле, размахивая
руками и издавая крики, достойные американских индейцев. Хвостатое
полчище метнулось в стороны, но осталось невдалеке, сверкая
круглыми глазами.
Совершенно не к месту и не вовремя
вспомнился рождественский Мюнхен – весь в снегу и огнях
иллюминации. Карина – в теплой куртке, из капюшона которой
выбивались каштановые волосы и смешивались с меховой оторочкой. Ее
смех. Разговор о Мышином Короле. Бэй предлагал распугивать
хвостатое войско наточенными коньками.
Странный выворот памяти, потому что
вокруг все было наоборот! Ни холода, ни коньков, ни
Мюнхена…
Ни даже, кажется, Земли…
Где он оказался?!
В одной из мусорных волн торчала
длинная палка. Потянувшись за ней, Бэй едва не упал в
отбросы.
Какая вонь!
Зато у него появилось оружие против
хозяев свалки, желавших поживиться свежим мясом. Мясо было
против.
Несколько часов назад (не могло же
это быть несколько дней, недель, вечности), отправляясь на встречу
с Кики и Скользящим, Кобейн сделал некоторые приготовления на
случай своего непредвиденного отсутствия. Проснуться спеленутым в
провода от датчиков и капельниц казалось невероятным, что тогда
говорить о мусорке и компании крыс под двумя ночными
светилами?!
«Как далеко ты готов пойти за
Тайной?» – спрашивал себя Кобейн на Майорке. Далеко. Слишком
далеко!
Приступ безудержного громкого смеха
согнул его пополам, скручивая мышцы живота, заставляя кашлять,
выплевывая напряжение и страх вместе с резкими рваными
звуками.
Помогло – и разогнать крыс, и
справиться с неестественным волнением. Взяв себя в руки и завершая
сольное выступление в ночи, Бэй выпрямился и крикнул в незнакомые
небеса:
– Приведение на свалке? Ни твана!
Всего лишь вывалившийся из другого мира влюбленный придурок!
Охранять свои ноги пришлось до самого
утра. Кобейн представлял себя одинокой мачтой с оторванным парусом
среди безбрежного моря отходов. Но отходы означали близость к
людям. Люди – близость к воде. И одежде.
Пришлось поволноваться, когда к
звукам, что стали привычными, добавилось отрывистое покашливание.
Кажется, так кричат шакалы или гиеновые собаки. Хотя, если принять
тот факт, что он находится в другом мире, кто знает, что здесь
водится? Но, кроме крыс, наверняка будут и более крупные любители
падали. Бэй еще не падал от истощения, но уже источал
привлекательный для некрофагов аромат.
