●
1 глава
Весельчак, в привычной для него манере, двигался вприпрыжку к саду. За собой он вёл двоих друзей. Они звучно напевали песню: «Солнце ясное, пробудило нас…» Рыжий мальчуган, не смотрящий под ноги, споткнулся на ровном месте, но сосед подставил дружеское плечо и сумел поддержать падающего. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись от произошедшего. Это было в духе этой компашки: смеяться над всем, чтобы не приключилось.
– Под ноги надо смотреть.– крикнул недовольно Ворчун идущим на встречу, вместо здрасьте.
– Добрейшего тебе, Ворчун, утречка!– отозвался невозмутимый Весельчак. Его бесконечная вера в лучшее и весёлость раздражали Ворчуна сильнее, чем даже нытьё Скромника в самый пасмурный день, чем неустанное мытьё рук Чихуна, и даже сильнее, чем самые скучные нравоучения Умника. Нет, однозначно, Весельчак был самым противным из них всех.
Он всегда улыбался так, будто награждал каждого своим великолепием и невозмутимостью. Его лицо, казалось, светится от настоящей искренней радости. Ворчун бы понял, если тот держал задорность лишь для публики, но нет, он действительно был счастлив, и это ещё больше угнетало. Или, может, Ворчуну только так казалось. Но ощущения раздражения брались откуда-то изнутри лишь тогда, когда Весельчак был рядом.
Как можно было радоваться пыли под шаркающими ботинками, или снегу, щиплющему стопы там, где в сапоге образовывалась дыра?
Как можно было веселиться от ветра, когда он перехватывал дыхание, и гоготать от дождя, что промочить был готов насквозь?
В любую погоду и в любых обстоятельствах Весельчак был счастлив, и это угнетало Ворчуна, ведь ему сие было совсем непонятно. Он-то, Ворчун не лыбится, смотря на солнце. Ну взошло оно, и что ж здесь необычного?
На самом деле ему, мало что приносило счастье, и это ощущение радости он прятал, не делая его достоянием всех и каждого. Потому как только одному ему оно дано было на крошечный промежуток времени. Жадный был он, чтобы своей радостью делиться.
А Весельчак имел так много радости, что мог делиться, не опасаясь, что самому не хватит. От этого и была между ними пропасть в понимании вещей громадная, которую постичь Ворчун был не в состоянии.
Иногда ему казалось, что в самые страшные минуты сомнений, он бы смог поймать Весельчака на мгновении отчаяния, но тут же терял это ощущение, когда тот натягивал свою улыбку до ушей.
Нет, нет и нет! Это даже как-то неестественно! Невозможно радоваться всему, даже болезненному падению или укусам тысячи ос! Но поймать горе Весельчака так и не удавалось.
Однажды, когда они всем маленьким народцем решили отправиться осенью на болота, где росла сладкая клюква, Весельчак провалился в зловонную жижу. Оттуда его вытаскивали все. Каждому пришлось вываляться в вонючей болотной трясине так, что сухого места ни на ком не осталось.
Тогда-то вздумалось ему проучить Весельчака и по началу ничего не предпринимать. Пусть, мол, научится жизни. Не всё ж ему песенки петь. Думал он тогда, что такое страшное положение изменит хоть что-то внутри этой весёлой башки.
Но ситуация усугубилась, и Ворчун, видя, что дело нехорошее творится, даже сиганул к нему с огромной веткой осины, которую на скорую руку отыскал в зарослях и вытащил бедолагу.
Он-то понимал всю опасность, и неоднократно говорил этим остолопам, что нужно под ноги смотреть, а не песенки распевать.
–Идиоты.– подумал про себя Ворчун.
Он помнит, как Весельчак уже прихлебывал болотной водицы. Вытащили его еле как. Но первое, что сделал этот Батон, выбравшись из смертельной ловушки, так это рассмеялся во всю рожу, блистая ровными белыми зубами. Так это было задорно, что все подхватили его смех, кроме Ворчуна. Он кажется один осознавал ту настоящую угрозу, что нависла над ними.
