В саду тенистом святая дева,
Как черный лебедь в объятьях смерти,
Псалмы читает благоговейно,
Смиренно жребий свой принимая.
Как будто вторя ее молитве,
У кромки моря орган вознесся,
И торжество тех аккордов звучных
Гремит над Римом, парит, витает.
И Афродита, восстав из пены,
Как орхидея светла, нагая
В восторге сущем от звуков дивных
В морской ракушке скользит по водам.
Заслышав песни волшебной ноты,
С оцепененьем расстался ангел,
А в адской бездне терзавший грешных
Нещадный пламень на время сгинул.
Благословенная Цецилия, являйся в видениях
Всем музыкантам, являйся и вдохновляй!
Взятая на небеса, спустись, снизойди,
Вдыхая в смертных огонь бессмертный.
У.Х. Оден, Гимн ко Дню святой Цецилии
«Святая Цецилия!» – воскликнул он однажды вслух, совершенно непроизвольно.
…
Они шли в мартовских сумерках, но было тепло, как в июне, и радость юности настолько наполнила душу, что он почувствовал, что должен заговорить.
«Думаю, – произнес он, и голос задрожал, – что если бы я потерял веру в тебя, то потерял бы веру в Бога».
Она посмотрела на него с таким ошарашенным выражением лица, что он спросил ее, что случилось.
«Ничего, – медленно ответила она, – кроме того, что пятеро мужчин уже говорили мне такое раньше, и это пугает».
И вот она стоит, запертая за стеклянной стеной, сотрясаясь от безмолвного ужаса.
Снаружи только начинает брезжить рассвет, над Гудзоном небо заливается фиолетовой синевой, поверхность воды из серой становится серебристой, вьется утренний туман. Мир вокруг спокойный, словно ничего не случилось. Но она знает: ничто уже никогда не будет прежним.
Она опускает ошеломленный взгляд на платье, испещренное темно-красными пятнами. Руки почему-то липкие от крови… так много крови повсюду, такой ужасно яркой…
Ее начинает мутить. Нельзя думать об этом.
Она заставляет себя посмотреть в сторону – туда, где еще что-то осталось: толстая черная книга, апокалиптическая картина, золотая маска с пустыми глазницами. Нож. Облака за стеклом перемещаются – и лезвие ослепительно вспыхивает.
Она не хочет смотреть на то, что осталось на полу – на бесформенное тело, на растекающуюся лужу крови. Внутри поднимается тошнота. Нет: она должна положить конец этому кошмару раз и навсегда.
Он лежит лицом к балкону – его тело в полутени, очерченное на фоне медленно светлеющего горизонта; нога выдвинута вперед, как у бегуна перед рывком. Словно это обычное утро, и он вот-вот поднимется, отправится на пробежку, а потом вернется с кофе, от которого в утренней прохладе исходит пар.
Вдалеке, на берегу, один за другим начинают гаснуть зеленые огоньки.
Теперь нужно действовать быстро. Время на исходе, а она все еще в смертельной опасности.
Она прижимает ладони к ушам, заставляя себя сосредоточиться на этом далеком, убаюкивающим шуме. звуке этого далекого, успокаивающего водоворота. Уходит внутрь себя: сорванный аккорд, поющий в тишине. Дышит.
Затем открывает глаза, разблокирует телефон, набирает номер.
«Пожалуйста, помогите мне, – шепчет она, и слезы начинают литься ручьем. – Человека ударили ножом. Он… о боже, я думаю, он мертв».
