– Помогите!
Женский крик разорвал тишину ночи, пробежался холодом по спине и вонзился прямо в грудь. Так не кричат просто от страха. Так кричат, когда умирают.
Я резко остановился. Касим, погоня – всё исчезло. Остался только этот голос. Глухой, полный боли, срывающийся в истеричный хрип. Он не звал кого-то конкретного, он звал спасение.
Я рванул вперёд. Лес хлестал по лицу ветками, корни вырывались из земли, цепляя за сапоги, но мне было плевать. Я должен был успеть. Если этот голос замолчит, будет поздно.
Я вылетел на поляну и увидел ад.
Пятеро мужчин, шакалы, загнавшие жертву в угол. Они стояли кругом, а в центре – она. Хрупкая, сломанная, измученная. Белое платье прилипло к телу грязными лохмотьями, запятнанное тёмными пятнами. Кровь.
Я медленно выдохнул, чувствуя, как сжимаются кулаки. Свадебное. Свадебное?!
Она стояла на коленях, дрожащая, но не падающая. Руки содраны в кровь, губы разбиты, щека опухла. Но она не плакала, не умоляла о пощаде. Просто смотрела вниз, как человек, который уже умер внутри.
– Поднимайся, дрянь! – голос мужчины прозвучал резко, как удар. Он схватил её за плечо и дёрнул вверх. Она шатнулась, но даже не попыталась сопротивляться, только прикрыла глаза. Как будто уже была далеко отсюда.
Я сжал кулаки.
– Что здесь происходит?!
Мужчины медленно повернулись ко мне. Они не испугались, не удивились. Смотрели, как на пустое место. Как на того, кто ничего не значит.
– Уходи, чужак, – холодно бросил один из них.
Я не сдвинулся.
– Вы её убиваете.
Другой, постарше, сложил руки на груди.
– Она опозорила нашу кровь.
Я стиснул зубы.
– Кем она вам приходится?
Старший посмотрел мне прямо в глаза.
– Мы её братья.
Меня будто ударило в грудь. Братья. Родные. И они избивают её до смерти.
Я снова посмотрел на неё. Сломанное тело, кровь, грязь, рваное платье. И глаза. Пустые. Без надежды. Она знала, что её никто не спасёт. Она смирилась.
Грудь сдавило от ярости, воздух сгустился. Казалось, само небо отвернулось от этой сцены.
Я шагнул вперёд.
– К чёрту ваш позор.
Старший напрягся.
– Ты не имеешь права вмешиваться.
Я посмотрел ему прямо в глаза.
– А вы не имеете права убивать.
Я больше не думал, не слушал, не видел ничего, кроме её пустых глаз. Кровь стучала в висках, руки сами сжались в кулаки, а тело уже двигалось вперёд, не давая возможности отступить назад. Я бросился в эту схватку, не раздумывая, не взвешивая шансы. Мне было всё равно, сколько их и кто они такие. Пусть хоть десять, пусть двадцать – я не мог просто стоять и смотреть.
Будь что будет. Битва началась.
Я никогда не знала, что такое детство. Смех, игры, тёплые мамины руки, ощущение безопасности – это было не про меня. В нашем доме женщина – никто. Я поняла это слишком рано.
Я не могла смеяться громко, потому что девочка должна быть скромной. Не могла задавать лишние вопросы, потому что женщине незачем думать. Не могла капризничать, потому что она обязана терпеть. Всё, что мне было дозволено, – молчать, опускать голову и слушаться мужчин. Я не была хозяйкой своей жизни. Я была её заложницей.
Я родилась через десять лет после последнего сына. Младшая. Единственная дочь среди четырёх братьев. Я видела, как в других семьях младших девочек балуют. Как отцы носят их на руках. Как матери любят, оберегают, утирают слёзы, когда они плачут.
Но это было не про меня.
Я не была любимой. Я не была желанной. Я была обязанностью. Нежданной обузой, которую надо было воспитать правильно. А значит – сломать.
С детства меня учили, что я не имею права выбирать. Я не могла дружить с кем хочу. Не могла выходить во двор и бегать, как другие дети. Если мальчикам позволялось носиться по улицам, задирать друг друга, кричать и драться, то мне – нет.
