– Тебе нравится, сучка? Нравится трахаться в постели моей жены?
Меня окатывает холодом. Я не дышу. Не двигаюсь.
Голос другой женщины – хриплый, приторный, пропитанный удовольствием:
– А что, тебя разве не возбуждает? Адреналинчик?
– Конечно, – смеётся Максим. – Мы с Варенькой тут спим, я на ней лежу, целую, трахаю… Теперь здесь ты.
Глухой удар. Хлопок по коже. Звонкий стон.
Мир рушится.
Я хватаюсь за дверной косяк. В глазах темнеет, в груди жгучий разлом, будто внутри что-то лопается, разрывается на части.
– Её духом пахнет, представляешь? – продолжает он, в голосе слышится неприкрытое удовольствие. – Я только что трахнул жену, а теперь – тебя. Чувствуешь, какой кайф?
– О, да… – мурлычет она, двигаясь на нём быстрее.
Меня выворачивает.
Не может быть.
Не может.
На нашей кровати. В нашей постели.
Той самой, где он столько лет обнимал меня, шептал слова любви, уверял, что никогда не предаст.
Где каждое утро начиналось с его руки на моей талии.
Он даже не сменил постельное бельё.
Живот сводит судорогой. Внутри всё рвётся, ломается, рушится.
А в спальне продолжается грязное представление.
– Мне нравится, что твоя жена такая преданная, – мурлычет она. – Наверное, как пёсик ждёт тебя с работы?
– Да, – смеётся Максим. – Она даже не подозревает. Слишком хорошая, слишком правильная.
Слишком тупая.
Я не понимаю, как продолжаю стоять.
Почему не падаю.
Почему не врываюсь туда, не рву его в клочья, не кричу, не впиваюсь ногтями в его лицо.
Если бы в салоне красоты не отключили свет, я бы сейчас шла домой медленно, беззаботно, с мыслями о том, как приятно удивлю мужа.
Я бы целовала его губы, покрытые следами чужого поцелуя.
Готовила бы ему ужин, не зная, что он уже сыт чужим телом.
Любила бы его, как прежде.
Как дура.
Как жертва.
Как никто.
Глухо сглатываю. Боль отдаётся в горле, будто проглатываю осколки стекла.
Слёзы подступают. Горячие, жгучие, рвущиеся наружу.
Я не плачу.
Я глотаю их.
Всё.
Хватит!
– Варя, что за дрянь ты приготовила?
Я аж ложку чуть не уронила. Лариса Петровна сидит за столом, ковыряет суп, ногтями скребёт по тарелке, будто ей прям противно.
– Это суп, – спокойно отвечаю, хотя внутри уже начинает закипать.
– Да ну? – она цокает языком, придвигает тарелку ко мне. – Ну и жри его сама, Максим это есть не будет.
Я молча беру тарелку и со стуком ставлю в раковину. Надоело!
– Ты что делаешь?! – её голос звенит.
– Зачем мучиться, если не нравится?
Ловлю её взгляд – глаза узкие, губы сжаты. Бесится. Да и пусть.
– Мам, ну хватит, – вяло отзывается Максим.
Я замолкаю. Смотрю на него. Ну давай, скажи что-нибудь внятное, ну?
– Варя старалась, – говорит он.
Я закатываю глаза. Ой, спасибо, Максим, я прямо растрогана.
– Ну и что? – огрызается свекровь. – Максим, она твоя жена, пусть учится готовить нормально. А то детей родить не может, хоть бы на кухне себя проявила.
Вот тут у меня внутри всё резко затихает.
– Мам, хватит, – бормочет он.
Это действительно всё, что ты можешь сказать? Я даже не дышу. Он ведь даже не посмотрел на меня. Даже не сказал «Не говори так про Варю», не сказал, что я не виновата. Просто – «мам, хватит», листая телефон.
– Варя, сделай кофе.
Я даже не сразу понимаю, что он мне.
– Сам сделай.
Он поднимает голову, хмурится.
– Чего?
Я спокойно ставлю перед ним чашку.
– Сахар добавишь, как любишь.
И ухожу.
Свекровь вон аж передёрнулась, но промолчала. Максим тоже. А у меня внутри что-то щёлкнуло. Не злость, не обида – осознание. Я всю жизнь ждала, что меня заметят, что похвалят, что защитят. А сейчас смотрю на него и понимаю – не дождусь. И ладно. Больше ждать не буду.
Перед зеркалом я смотрю на своё отражение. Красивая. Гладкая кожа, рыжие волосы мягко падают на плечи, губы блестят после бальзама. Всё на месте.
