Знай зрители, как снимаются фильмы ужасов, им не было бы так страшно на них.
Актриса, в ужасе бегущая по лесу? Ей скучно, и она уже устала переснимать эту сцену в десятый раз.
Заброшенная больница, в которой оказываются запертыми подростки? На самом деле склад, забитый тщательно отобранным старомодным медицинским оборудованием, приобретенным у поставщика в Лос-Анджелесе.
Злодей, преследующий их? Всего лишь какой-то чувак по имени Тодд, который отправится расслабляться и есть «Доритос» в своем трейлере, как только режиссер скажет «снято».
Смысл в том, что за кадром кино представляет собой нечто совершенно иное. В кадре же… Стилисты превращают всех в неземных красоток и красавцев, история силами монтажеров приводится в идеальную форму, а сочиненная композиторами музыка передает подходящее ощущение надвигающейся гибели. Тогда как в реальности актеры зачастую страдают от усталости, голода или дискомфорта.
Либо, если они похожи на меня в первый день съемок моего последнего фильма ужасов, от всего сразу.
В начале сентября я выбежала из своего трейлера на воздух и под урчание в животе еще раз удостоверилась, что все пуговицы на моем карамельно-розовом кардигане застегнуты. Из-за неверно прочитанного расписания я прибыла на площадку на час позже, так что перекусить в буфете времени не оставалось. Мне еще ни разу не доводилось быть виновницей сдвига графика, но, судя по всему, так проявилась защитная реакция подсознания.
Съемки этого фильма приводили меня в абсолютный ужас.
Пока я пробиралась через базовый лагерь – стоянку жилых трейлеров, призванных стать нашим пристанищем на время съемок «Дома расплаты» в окрестностях гор Вирджинии, – мимо проносились ассистенты продюсеров. Помощники костюмеров разносили одежду по трейлерам актеров, а члены съемочной группы кричали, чтобы народ отходил с дороги, пока они загружают декорации и оборудование в багажники крошечных гольф-каров, которым предстояло доставить все это на площадку. Поскольку дом, в котором мы снимали, находился посреди леса в полукилометре отсюда, мне нужно было раздобыть собственный гольф-кар, чтобы добраться туда.
И судя по времени, найти его следовало прямо сейчас.
Я пробежалась по лагерю в поисках череды автомобилей, которые, как мне сказали, должны были ждать там. К счастью, один из них еще остался. С водительского сиденья мне помахал молодой долговязый ассистент с косматой гривой песочного цвета и нетерпеливой улыбкой.
– Нужно подвезти? – спросил он, потянувшись к замку зажигания.
– Да. – Я с благодарностью запрыгнула на сиденье рядом с ним. – Нужно.
Он выехал на грунтовую дорогу, ведущую через лес: пока мы тряслись на ухабах, по обе стороны от нас приятно шелестели листья, которые только-только начали краснеть. Ассистент то и дело поглядывал на меня краем глаза, открывал рот, но так ничего и не говорил. Наконец он нарушил молчание.
– Простите, что спрашиваю, но вы же Куинн Прескотт, да?
У меня засосало под ложечкой. За более чем двадцать лет в киноиндустрии я уже привыкла к тому, что меня узнают на улице. Но в последние три месяца, после выхода моего предыдущего фильма, который провалился в прокате, узнавание обычно сопровождалось либо язвительным замечанием, либо жалостью во взгляде – и поди разберись, что из этого было хуже.
– Все так.
Я приготовилась к тому, что последует дальше.
На лице ассистента растянулась ухмылка.
– Ух ты, поразительно, что мы встретились! Я видел все ваши фильмы. Ваша игра в «Экзорцизме Луны ЛеГранд»? Гениальна.