Да не на мнозе удаляйся общения Твоего, от мысленнаго волка звероуловлен буду.
Иоанн Златоуст
В прежние времена посёлок мелел ещё ранней осенью, когда его покидали дети. Детям нужно было ходить в школу, и, естественно, в конце августа они исчезали вместе с родителями. В посёлке оставались только пенсионеры, которые с утра до вечера что-то подвязывали, обрезали и укрывали на зиму. Если на участке не копошился почти неотличимый от почвы и судьбы человек, то, значит, жди беды. Старый хозяин либо затяжелел и готовится к смерти в городе, либо она уже совершилась, но правление посёлка ещё не зафиксировало её в своих огромных амбарных книгах.
А вот рядом были настоящие дачи – те, что давала исчезнувшая власть заслуженным людям. На тех пространствах земельного отвода могло поместиться пять или шесть здешних. И дома там стояли большие, зимние, не из фанеры, а из брёвен или камня. Потом заслуженные люди начали умирать – ровно так же, как люди простые. Наследники были не всегда дружны и сговорчивы, так что огромные пространства внутри соснового леса стали нарезаться на пространства куда более мелкие, приближавшиеся к размерам садоводческого посёлка, который на указателях назывался просто «СНТ». Полное название на указателях не помещалось.
В новые времена и в посёлке разрешили строить любые дома, а не только домики из фанеры. Граница между посёлком и старыми дачами размылась. Постепенно вымерло и потомство заслуженных людей, исчезли и отчаянные садоводы, которые были способны спать между грядок. Рядом провели новую трассу, поставили кафе для дальнобойщиков. Дачи принялись было разбирать на дрова, но тут в посёлок провели газ, и старые, трухлявые дома стали разрушаться сами по себе. На второй год карантина выяснилось, что даже самый ухоженный садик зарастает дикой мочалой за несколько месяцев. Кто-то совсем перестал приезжать, а другие, наоборот, окончательно переселились в посёлок, так что баланс не нарушился.
Общим оставалось одно – то осеннее безлюдье, когда на посёлок, как и на все окрестные дачи, надвигается октябрьская мгла и в ней постепенно исчезают немногие огоньки.
В одном из новых домов посёлка жила молодая девушка, приехавшая из степей на границе с Монголией, чтобы завоевать столицу. С ней произошло то же, что и со многими древними завоевателями из тех краёв. Они снаряжали войско, отправлялись в путь, были даже успешны в битве, но потом оказывалось, что завоевали они что-то не то, – во всяком случае, не то, что они хотели. Так и эта девушка, не проиграв ни одного сражения, вдруг обнаружила себя в кафе на трассе – в белом переднике. Хоть теперь это место уже считалось столицей, результат её, понятно, не радовал. Она снимала дом и подозревала, что скидка в оплате предполагает услугу сторожа. Весной хозяева вернутся и придётся искать новое место, но это будет только весной, так что об этом можно было пока не думать.
Идя в своё кафе и возвращаясь домой в одинаковой серой мгле, она видела два вечно горящих окна старой дачи. В этом месте садовый посёлок кончался, а дачный начинался, но никому до этого не было дела. Даже электрическая линия приходила на один трансформатор, и, только исследуя провода, можно было понять, куда они несут электричество. В том дачном доме жил старик, кажется вполне мусорного вида, и девушке казалось, что он просто экономит на движениях. Оттого свет горит круглые сутки, потому что ему лень поднимать руку к выключателю. Каждый раз, проходя мимо этого дачного света, похожего на бруски сливочного масла, она испытывала зависть. Этим людям не нужно было ничего завоёвывать, всё своё они получили в наследство – вместе с лесом, его ползучими обитателями, а также птицами. Да и сам дом был побогаче, чем тот, что снимала она. Чужая дача иногда казалась ей живым существом, и девушка время от времени даже разговаривала с ней. Про себя, конечно. Старые и новые постройки тут вообще были живее многих людей, а председатель правления СНТ и вовсе казался похож на зомби.
