Дакини нездоровилось. Тянуло низ живота, мутило. Есть хотелось еще больше, чем всегда, только еда была не впрок; вместо того, чтобы спокойно улечься в алчущее нутро, поглощенная пища ворочалась, вздувалась пузырями, зрела и вдруг выстреливала через горло гейзерной струей.
Дакини винила в своем недуге Бхишу. Она помогла ему спасти королеву, а он воспользовался случаем и отравил ее. Ненавистник драконов. Не просто отравил, а подселил в нее какую-то мелкую пакость, вонючего осьминога, который растет, мнет щупальцами ее кишки и плюется едкой жижей. Неужели она станет мракилой?
Когда стало совсем невмоготу, Дакини улетела из Граца. Что толку жаловаться королеве? Дакини побаивалась Бисы: инстинкт подсказывал ей, что сестра не станет помогать ей из чувства признательности за спасенную жизнь. Даже в добром здравии и в хорошем настроении холодная Биса не жаловала Дакини, а сейчас она может испугаться ее недуга и захотеть от нее избавиться. Не надо было потакать приставаниям Айнодавы – кто знает, Биса, хоть и лежала в бесчувствии, все равно могла их слышать. У нее шпионы, повсюду шпионы. Она ждет малейшего проступка, оплошности, чтобы выгнать Дакини, выкинуть ее на мракилову пустошь. Так лучше уж самой держаться подальше от Граца.
Грац – проклятый город: драконы умирают, сходят с ума. Даже король не избежал злой участи, хоть и берегся, охранниками себя окружал, никому не доверял. Никому, кроме Кнеца. А сейчас только и разговоров, что о небесной гулике, несущей смерть. Дакини снилось, что хвостатая звезда летит вниз и вонзается в сердце города. Рушатся стены, дворец охватывает пламя, в панике бегут вельможи и дамы, а королева Биса хватает ее за руку, впиваясь ногтями в кожу, смотрит колючими глазами и цедит сквозь зубы: “Это все ты! Ты виновата!” Совсем как в детстве, когда они жили на Сирине. И по какой-то причине, Биса в этом сне пугала ее больше всего.
Дакини полетела вглубь материка. Море ее тревожило и отталкивало своей непредсказуемостью. Как можно жить на скалистом острове? Тоскливо. А есть что? Рыбу? Чарачар и Латавитану Дакини также облетела стороной; никогда в жизни она больше не приблизится к двуногим, вооруженным стрелами, сетями и мечами, никогда не найдут ее дикие латавитанки. В результате, Дакини, с остановками и передышками, добралась до самого Дугарема. Здесь она облюбовала большую сухую пещеру и впервые за несколько ирм уснула крепко, без сновидений.
Наутро драконица выбралась из пещеры и вдохнула свежий горный воздух. Даже если бы она захотела, то не смогла бы вспомнить ни одного рассвета на Иде: дворцовые дамы вставали поздно, после полудня, и почти никогда не выглядывали из окон. Над горной цепью Дугарема небо раскинулось куполом, необъятным и густо синим, а сквозь раскрывающиеся створки Шамбары лилось сияние. Дакини захотелось взлететь еще выше, чтобы каждой порой ощутить благотворный воздух и тепло первых лучей Нимеланы. Она поднялась к самой вершине горы и обнаружила пещеру. Здесь было зябко, особенно лапам, погрузившимся в снежное крошево, но невероятно красиво. Даже мутная боль, этот злобный комок осьминога, затаилась на время. Янтарные блики от ее брони расцветили снежный покров ажурной золотой сеткой. Она покрутилась, и живой узор закружился за ней следом. В животе заурчало, Дакини огляделась, выискивая с головокружительной высоты, чем бы поживиться, и вдруг заметила в темном еще небе светящуюся точку, похожую на летящую звезду.
На мгновение у драконицы перехватило дыхание. Неужели, это небесная гулика? Но звезда опускалась плавно и осторожно, не похоже было, что она вонзится в Иду и разрушит ее. “Как дракон-светлячок”, ─ неожиданно подумала Дакини, обычно не склонная к поэтическим сравнениям. Звезда между тем приближалась, и Дакини завороженно следила за ней, пока та не скрылась за горной вершиной. Вдохнув, Дакини сорвалась с места и полетела туда, где по ее расчетам прекрасная звезда должна была столкнуться с Идой.
