Утро. Ласковое солнце льёт тепло на землю. Витя вышел на крыльцо маленькой тщательно выбеленной избушки. Сел на ступеньку. Сзади, обняв его за шею, прижалась к спине маленькая белокурая девочка лет трёх, радостно глядя на мир голубенькими глазками. Мальчик стал разбрасывать крошки хлеба бегающим по двору голубям. Мать, выйдя из избы, забурчала, проходя мимо детей:
– Опять хлеб таскаешь голубям? Печь не успеваю…
– Они есть хотят. Они есть хотят! – жалобно проговорила девочка.
– Сейчас лето, корму им везде навалом. Кыш! – пугнула женщина голубей, махая руками, и принялась мыть тряпкой потёки на стекле окон от побелки.
Голуби поднялись, захлопав крыльями. В этот момент откуда-то сверху на отставшую птицу налетел сокол. На глазах у детей резанул когтями по шее и подхватил сизаря. Но не дремал и кот, сидевший на крыше. Он тоже присмотрел того же голубя. Ещё пёрышки из порванной птицы планировали в воздухе, а кот уже прыгнул на сокола. Голубь, вырвавшись, отлетел в сторону, а на земле закрутился комок из сцепившихся кота и сокола. В конце концов кот, жалобно мяукнув, нырнул в траву, а сокол как-то боком полетел на гумно.
Ваня бросился ко всё ещё трепыхающейся и бьющейся на земле птице. Лёжа на спине, она быстро сучила лапками, потом резко дрыгнула ими и затихла. Из разодранной когтями сокола шеи торчала красно-белым кольчатым шлангом её горловина.
– Что с ней? – спросила девочка. – Умерла? Умерла, – сама себе ответила и закрыла глазки руками.
– Сейчас душа из неё должна вылететь. Мама говорила, что душа есть и у птицы, и у человека.
– Душа, – протяжно повторила девочка.
– Да, душа. Мама говорила, что у птиц она похожа на них, а у нас – на нас похожа. Давай похороним голубя. А то если не похоронить, то душа не успокоится, будет мытарствовать.
Недалеко от дома они вырыли ямку, положили в неё голубя и долго не закапывали, смотрели на него, словно хотели увидеть, как вылетит душа из птицы. Но ничего не увидели.
– Кот напугал душу! – сделал вывод мальчик. – Я его за это за хвост оттаскаю. У, котяра! – пригрозил он.
Закопал ямку и притоптал землю.
– Иди к маме, а мне по делу надо, – приказал он сестре.
А сам побежал в вишняк. Раскопал там яму, достал банку из-под леденцов. Открыл её. В ней лежало сто рублей. Эти деньги дал ему отец на лыжи – предел его мечтаний.
Лыжи у него были, но самоделки – сделанные отцом из досок: толстые и короткие, с прожжённой дыркой посередине, в которую просовывался сыромятный ремешок. А под подмётки маленькими гвоздями прибит кусок резины. Но всё равно доска есть доска, хотя и с заострёнными носами. Самоделки только резали снег. Кататься на них можно было только по лыжне. На скользящей поверхности лыж не было ложбинки, как у фабричных. Поэтому при повороте они шли на раскат, выбрасывая снежное крыло и осыпая лыжника снегом.
У его друга Кольки были такие же лыжи, но его отец догадался распарить их в кипятке, а концы согнуть. Затем зажал их в самодельный зажим и выдерживал в таком положении три дня. После этого сделал выборку в подошве лыж. В результате Коля стал коноводить на горе. Первую лыжню всегда прокладывал он.
Ванюша завидовал ему. Вернувшись домой с катанья, бросал в сердцах свои «лапти-лыжи», как он называл их, в угол и, насупленный, шёл к отцу:
– Папка, загни мне носы у лыж и выборку на подошве лыж сделай! У Коли на лыжах они есть, а у меня нет. Он с любой горы съедет, а с крутицы боится. А будь у меня лыжи, как у него, я бы и с крутицы съехал.
– Погоди, сынок, вот заработаю я немного денег, куплю и тебе хорошие фабричные лыжи, – со вздохом обещал отец.
И Ванюшка ждал, но его терпение кончилось, когда к Сёмке, его однокласснику, приехал в отпуск брат-пограничник и привёз ему в подарок финские лыжи. От одного вида этих лыж у мальчишек от зависти даже в носах засвербело. После этого им не только кататься, – даже смотреть на свои самоделки не хотелось. А Семён на своих чудо-лыжах такое стал делать, такое! Проложил лыжню, где им и в голову не могло прийти – но длинному глубокому оврагу, который как бы впадал в речку шириной метров тридцать. Здесь Сёмкина лыжня плавно поворачивала на подъём оврага. Получился трамплин, метров пять высоты. На другом берегу был уклон, и лыжня по нему уходила в луг. Разгоняясь по оврагу, Семён летел с трамплина вверх. Поднимался метров на десять, складывался, плавно спускаясь, и, приземляясь, катился по лугу.
