Вороной конь притягивал взгляд. Стройные ноги с небольшими крепкими копытами нетерпеливо топтали жёсткую слежавшуюся траву, чуткие уши ловили звуки человеческой речи.
Вокруг собрались киргизы, в основном мужчины. Мальчики, едва прикрытые одеждой и загоревшие до полного сходства с обожжёнными глиняными идолами, близко к ним не подходили, бегали и возились в песке и траве в стороне и возле юрт. Джексенбе принёс седло, быстро и умело взнуздал жеребца и вскочил ему на спину. Выпрямился, горделиво обернулся на Баюра, давая ему возможность оценить выправку и стать скакуна, и сорвался с места.
Киргизы загомонили, разом обернувшись вслед удаляющемуся всаднику. Столб пыли из-под копыт не мешал им видеть ни стройный аллюр, ни резвость, ни энергичный темперамент коня. Баюр особенно не вслушивался в их восклицания, ибо местное наречие разбирал через пятое на десятое. Но то, что эти восклицания были похвальными, усомниться было нельзя. До него долетали отдельные слова и среди них понятные – «карабаир»,1 «карагам»,2 «машаллах»,3 остальные же, главным образом – крики, подбадривающие, подгоняющие, восторженные, – были понятны любому без перевода. Пылевая завеса, погнавшись за всадником, посторонилась, сделала его виднее, и галоп жеребца по зелёной равнине выглядел очень красиво – лёгкий, стремительный. Казалось, вороной не касался земли, а летел над нею, перебирая в воздухе ногами, как в воде. Так что хвост его, вытянутый по ветру, едва поспевал за ним. Сейчас расправит крылья и взовьётся ввысь.
Джексенбе, однако, не поскакал далеко, а сделав круг, возвращался обратно. Баюр познакомился с ним недавно, в горном ущелье, когда остался без лошади. Его киргизская лошадка была жилистой и выносливой, не жалуясь, карабкалась по склонам, по камням и даже снегу. Особых забот не требовала. И вот на тебе! Сорвалась с тропы там, где и подумать было нельзя, еле соскочить успел. Поскользнулась или споткнулась, а, может, испугалась чего… Несчастную скотину было жаль, но ещё более удручало собственное незавидное положение. Через два-три денька уже собирался спуститься в долину, но пешком не поспеть. Тут-то и показался конный киргиз с парой заводных лошадей. Сначала насторожился, но, узнав, в чём дело, охотно пришёл на помощь. Он вполне сносно говорил по-русски, что не часто встретишь среди его соплеменников, и это значительно облегчало общение в совместной дороге. Так что, когда показалась зелёная долина в рукавах звенящих речек, они успели подружиться. Джексенбе обещал достать Баюру настоящего карабаира. Не задаром, конечно. И Баюр очень обрадовался. Тем более что серебро у него в кошеле позвякивало. Киргизы занимаются по преимуществу меновой торговлей, то есть расплачиваются баранами и прочим скотом, но от денег не отказываются. Правда, собственного карабаира у Джексенбе не было, и он намеревался пригнать его от сородичей, кочующих за рекой.
Карабаир был хорош. Это Баюр понял и сам, без всяких одобрений местных знатоков. Проскакав галопом с версту, он встал, как вкопанный, раздувая ноздри и поводя большими умными глазами вокруг, на обступивших его шумных мужчин. Дышал ровно, без хрипов и всхлипов, широкая мускулистая грудь была спокойна – бег дался ему легко, похоже, силы и выносливости коню было не занимать. Баюру живо вспомнился Гром, друг верный, незаменимый спутник в дальних походах, не раз выручавший в ситуациях, которые другие лошади просто не вынесли бы, спасавший его от смерти. На миг даже показалось, что вороной фыркнул с обидой: мол, хозяин не торопится признавать, неужто запамятовал?
