Мне было тринадцать, когда Тишина пришла на Марс, укрыла нас, точно удушливая пыль. Теперь мы нечасто вспоминаем о тех временах, а почти все, кто их застал, уже умерли. Теперь я стара – мне нравится говорить «экстравагантно стара» – и скоро к ним присоединюсь. Быть может, оттого я все чаще в долгие ночные часы обращаюсь мыслями к тем годам: к ужасу и одиночеству, заразившим всех нас, и к тем постыдным вещам, которые мы делали, потому что боялись.
И оттого же, наверное, я вспоминаю также о давних друзьях и давних врагах, и о том, как порой они оказывались одними и теми же людьми. И, наверное, поэтому старый добрый Ватсон наконец-то пришел навестить меня, сверкающий в свете лампы, полный собственных волшебных историй.
Я всю жизнь хотела писать рассказы о приключениях, но всегда была больше пригодна к чтению, чем к сочинительству. Я никогда не верила, что моего воображения на это хватит. И лишь сейчас, под самый конец, я поняла, что мне и не нужно было ничего воображать.
Меня зовут Анабель Крисп. Это история о том, что со мной случилось, что я предприняла и какие у этого были последствия.
* * *
Был ранний вечер, и мы закрывали закусочную «Матушка Земля». Обычно мой отец держал ее открытой допоздна. Мы жили с Тишиной уже почти год, и в то время казалось, что все больше и больше людей желает с наступлением темноты очутиться в теплом и светлом месте. Моя семья с радостью предоставляла им такое место. Мы специализировались на хорошей южной еде – бобах с рисом, листовой капусте, свинине барбекю и тому подобном, – а на стенах у нас висели фотографии знаменитых городов и достопримечательностей Земли. Да, Тишина набросила на эти снимки флер грусти, но он лишь усиливал их притягательность.
Тем вечером мы закрывались раньше обычного. Клуб «Движущиеся картинки» показывал на городской площади фильм, который должен был перетянуть у нас большую часть посетителей. Меня это не обижало; я и сама надеялась успеть на площадь, чтобы его посмотреть. Они снова крутили «Затерянный мир», и я, хоть и видела его уже дважды, жаждала пойти снова. Артур Конан Дойл был моим любимым писателем. В предвкушении я снова перечитывала «Архив Шерлока Холмса», корешок которого растрескался от моей любви.
Последним клиентом вечера был Джо Райли. В Нью-Галвестоне его многие презирали, и он завел привычку приходить к нам в часы, когда вероятность того, что его потревожат, была меньше всего. Я бы с радостью вообще не пускала его на порог, но папа не желал об этом слышать. Поэтому я обслуживала Джо в холодном молчании. Он быстро и жадно проглотил еду и спросил:
– Вы сегодня рано закрываетесь, Анабель?
– Вы же знаете, что да.
– Что ж. Тогда, пожалуй, не буду вам мешать. – Он оставил деньги и ушел. Какое облегчение; обычно он задерживался надолго.
Я отнесла тарелки на кухню, где занимались уборкой папа и Ватсон, наш Автомат. Папа что-то бормотал себе под нос и умолк, когда я вошла. Он снова разговаривал с мамой. Я знала, что это его утешает, но все равно мне было больно это слышать. Он старался говорить с ней, лишь когда меня не было рядом, но, видимо, не всегда мог удержаться.
Ватсон был кухонным Автоматом – двуногим человекоподобным механизмом, утилитарным и безликим. Я назвала его так в честь героя рассказов о Шерлоке Холмсе, но на самом деле он был не более чем посудомойной программой, на которую мои родители наложили дешевый личностный шаблон – «Английского дворецкого», – чтобы позабавить себя и клиентов. Напарник частного детектива из него был такой же, как из меня – величайшая сыщица в мире. Это была ложь, в которую я предпочитала верить.
