I. Летняя идиллия
Ещё не вечер. Бриз, волна, песок.
Закат, как символ вечного покоя;
на камне возлегаю. Только Бог
со мною враз внимает шум прибоя…
Я осязаю мир, пленён его красою,
поэтому я жив: душою не иссох…
Года текут стремительной рекою;
Ещё не вечер. Бриз, волна, песок…
II. Развивая Унгаретти
Я слушаю горлицу, но уже других потопов,
не раз умершую, не раз воскресшую,
и вновь прилетевшую, принести известие
о том, что Земля, предавшая память
в который раз, вновь жива в наших слезах
и улыбке неба, опять простившей нас.
Настанет день, и посреди иссохшей намети
горлица упадет оземь, уронив ветку,
задохнувшись от спертого воздуха в душах;
и Гнев опять опустит нас в водоворот.
Услышу ли я вновь горлицу других потопов
чрез годы раскаяния в удушном страхе?..
– О горлица, о мир пропащий!
Я принял мир. Он мне ответил
горячей радостью простых.
И час, нетих и предрассветен,
стоял. И я стоял меж них,
меж жаркой радостью и часом,
меж умиравшей суетой
и изменившим тембр гласом,
внимавшим горлице иной.
III. Дефиниция неясности
Это – как лезвием тупым провести по горлу;
как невидимый яд, без вкуса и цвета,
склонный лишь омертвлять, не давая шанса;
как золотое кольцо, сделанное из меди;
недосягаемый горизонт, окутанный черной
радугой; как океан за ним бесцветный,
где, если искупаться, можно кончиться тотчас;
как корабль, полный радости и упоенья,
отправляющийся в долгое плаванье по океану,
по оному зловещему океану исхода;
как свинцовый закат, растворяющийся в теми;
как самоубиение, устрашающий голос
Бога, отлучение, антагонизм праведного и злого
и вера в декаданс и свою ничтожность,
что льётся пением соловья, кой погибнет завтра;
как капли синей крови в португальском
столовом вине; как экстраполяция своей жизни
от великого ума или глупости, возможно;
как смерть, что придёт через долю секунды,
и ты об этом знаешь, извечно этим векуя.
IV. L'essere
О, из небытия в бытие едва ли одним взмахом кисти.
Все сложное – просто, ибо жизнь – восприятие исти
и фальши как рокота наших мышлений,
с ним – смены эпохи неверий и неисцелений.
В жизнь, полную сложных идей – с нехитрой улыбкой,
исполненной лёгкого страха, и зыбкой
надеждой, что пролезет сквозь гурт недужных
единственным словом из сонма других, ненужных.
Зачем? Почему? – и начто столько вопросов?
Почто осложнять жизнь, если все сложное – просто,
как осыпь на скалах, как ветер, дующий с брега,
как мир, изнуренный сущностью, и… хлопья простого снега?
В жизнь, полную односторонности – с кличем,
пусть неуверенным, пусть. Ироничен
сей мир; всё, что делает нас печальными, сонно
погибает от сильного слова из того самого сонма.
Немного отдушины, и дышится сразу легче.
Здесь надо немного слов – не стоит нелёгкой речи.
О, из небытия в бытие едва ли одним взмахом века.
Всё сложное – просто, мысль – лишь восприятие века.
V.
Нет, это не смерть: наверно, простая усталость
и доводов малость; изрядно ещё мне осталось,
я чаю, я знаю. Нет поводов мыслить иначе, ведь ночи
бессонные – следствие вечных исканий, стараний.
Впрочем,
нелепо глаголить о том, в чем сомнений немало:
извечные поиски, вечные думы – не исты нимало,
в них много лганья, ослеплений, сплетений
ответов нелёгких,
вопросов на них наводящих, приводящих
к парезу лёгких.
Исканья – исчадия мысли, в кой ценности вовсе нету.
Зачем каждый вечер в выси, исполненной звёзд,
ждать комету?..
Встречать новый день, покуда заря на исходе,
без задней мысли о том, что завтра наступит навроде
разруха в воззреньи, исполненном чёрного пепла.
И пусть. Ничего, сё – не жгучесть бесплотного пекла,
не смерть, не изумье. Наверно, лишь тени оных,
отчасти раздутых субстратом летас воронёных.
VI. Улисс
Путь – лишь возвращение в исходную точку.
Как это часто бывает притом – в одиночку
