За глубоким оврагом, за просторной поляной, на самой окраине большого села стояли отдельной группой пять усадьб. Остались там одиноко жить старушки Александра, Варвара, Елизавета, Пелагея и в пятой усадьбе – дед Филимон.
Летом к ним наезжали гости, и короткий тупиковый переулок, утопающий в зелени, выглядел празднично от сверкающих легковых машин. Гудели разговоры взрослых. Далеко разносились детские голоса и смех. Только у маленького домика Пелагеи, не видимого с улицы из-за густой листвы сирени, было тихо. С тех пор как лет двадцать назад умерла её мать, жила Пелагея одна-одинёшенька.
К концу лета гости разъезжались, и в этом углу села наступала первозданная тишина.
Осенью, в промозглые дождевые дни, старики редко выходили из домов. Рано утром, когда за окнами было ещё темно, протапливали печки и принимались за дела. Александра, Варвара и Елизавета вязали что-то детям и внукам, готовили в города посылки. Дед Филимон, пролистав с утра газеты, приходил к магазинам перекинуться с кем-нибудь словом, а нагулявшись, возвращался домой, включал громко радио и лез на печку отдыхать.
Пелагея же подолгу сидела на сундуке, стоящем под окном, и смотрела сквозь мутные стёкла на осенний унылый дождь, на мокрые обнажённые ветки сирени, на потемневший забор палисадника да на маячащий за огородами зелёный хвойный лес.
В селе считали, что в сундуке у неё добра видимо-невидимо: прожила Пелагея всю жизнь одна и была самая лучшая работница в районе – и зарабатывала много, и ещё крупные премии отхватывала. Каждый год в отпуск она куда-нибудь уезжала и возвращалась с какими-то пакетами. Что в пакетах – никто не знал, но все думали: хрусталь, золото, серебро. А что ещё?
В начале зимы, когда снег в третий раз накрыл землю, Пелагеина соседка Варвара, сидя у окна с вязанием, вдруг увидела на улице Александру, которая вытащила из дома санки, а потом вынесла маленькую девочку в красном пальто и белой шапочке. Усадила малышку на саночки и осторожно повезла по свежему ослепительному снегу к центру села. «Кто же из детей Александры оставил ей внучку и когда?» – задумалась Варвара и, не в силах усидеть дома, наспех оделась и заторопилась к Елизавете.
Та видела в окно, как Александра везла девочку на санках, тоже не разглядела её внучку и тоже терялась в догадках: чья эта девочка? Она с радостью встретила соседку.
Варвара и Елизавета долго обсуждали всех детей Александры и не могли сообразить, от кого из них внучка. А уж когда на дороге, тянущейся из оврага через белоснежный пустырь, появилась сама Александра – обе соседки прилипли к стёклам, разглядывая внучку на санках и маленькую, толстенькую как колобок её бабушку. Вечером Варвара и Елизавета, не утерпев, пришли к Александре и торопливо в один голос спросили:
– Чья ж у тебя внучка-то, Александра? От кого из детей?
– От младшего. Светой назвали. Два года ей и восемь месяцев. В городе постоянно болеет. Коля вот и привёз её поздно вечером, а рано утром уехал – на работу спешил.
Старушки рассматривали Свету – маленькую белокурую девочку – и чем дольше смотрели на неё, тем она становилась им милей и милей. Вначале Света прижималась к своей бабушке, но постепенно, под одобрительными и ласковыми глазами соседок осмелела, начала играть. Крошка бегала из угла в угол комнаты, пряталась за печку, выбегала из-за печки на середину комнаты и заливалась счастливым смехом, обнажая белые ровные зубки.
На следующий день Варвара принесла Свете хороших яблок, Елизавета – баночку варенья. Обе остались у Александры до позднего вечера.
