Где-то в Северной Атлантике
Апрель 1904 года
Середина океана – не самое обычное место для роскошной свадьбы, однако если кто-нибудь и мог придать лоск подобному событию, то это мисс Аннабел Уитон.
Во-первых, она была американкой, что означало отсутствие у кого-либо сомнений в том, что она сможет достигнуть всего – чего бы ни захотела. Во-вторых, у нее имелись деньги, а они всегда помогали превратить желания в реальность. В-третьих, она была южанкой, и за ее любезными словами и очаровательными улыбками таилось упрямство – непреодолимое, как река Миссисипи. А если и этого казалось недостаточно, то Аннабел, как и любая невеста, могла похвастаться непоколебимой решимостью сделать все для того, чтобы ее свадьба удалась – чего бы ей это ни стоило.
Когда же ее желание выйти замуж в Англии встретило сопротивление семьи британского жениха – те хотели сыграть свадьбу в Нью-Йорке, – Аннабел держалась до последнего. А потом разработала компромисс: хотя многие из получивших приглашения вскидывали брови и усмехались, свадьба Бернарда Дэвида Аластэра, четвертого графа Рамсфорда, и мисс Аннабел Уитон из Джексона, Нью-Йорка и Ньюпорта должна была состояться на борту «Атлантика», самого роскошного океанского лайнера в мире.
Жених получил особую лицензию от архиепископа Кентерберийского, невеста выбрала белое атласное свадебное платье от Уорта, и девятого апреля 1904 года более сотни гостей из самых высших слоев общества собрались в Большом зале «Атлантика» – самом необычном месте для свадьбы.
Невеста не питала никаких иллюзий насчет причин, по которым многие влиятельные ньюйоркцы посетили эту церемонию. Ее отец мог сколько угодно вкалывать на Клондайке и оставить ей в наследство золотые копи, но ни один из этих аристократов даже не перешел бы улицу ради того, чтобы взглянуть, как одна из выскочек-нуворишей исполняет свою заветную мечту.
За пятнадцать минут до начала церемонии, пока ее горничная прикрепляла изысканный шлейф к платью, Аннабел стояла перед зеркалом и боролась с блеском на коже при помощи щедрой порции пудры. Она с гордостью думала о том, какой долгий путь прошла со времени своего первого выхода в свет. В ее воспоминаниях промелькнул бальный зал их дома в Джексоне – его сияющие электрические бра на стенах, выполненные в виде свечей, дорогие бордовые обои с настоящим золотым напылением, столы, ломившиеся от разнообразных закусок и напитков, и отполированный до блеска – но совершенно пустой – паркетный пол.
Вскоре после этого они продали дом в Джексоне и переехали в Нью-Йорк, но болезненный провал ее дебютного бала оказался лишь одним неприятным эпизодом из длинной череды оскорблений, нанесенных ее семье обществом, и вскоре Аннабел поняла, что ньюйоркцы ничуть не отличаются от жителей Джексона. Спустя три года она уже почти оставила надежду на то, что ее семья когда-либо перестанет подвергаться остракизму и будет принята в свете. Но потом появился Бернард…
Она улыбнулась, вспомнив тот вечер в Саратоге шесть месяцев назад и робкого утонченного джентльмена, пересекавшего зал, полный нью-йоркских девушек, чтобы пригласить на танец девчонку из Гузнек-Бенда, что в Миссисипи. Перед ее глазами снова возникло его красивое, типично английское лицо, и Аннабел вновь ощутила прилив нежности к своему жениху. Это чувство не было горячей и страстной любовью, но жених вполне ее устраивал; они с Бернардом сразу поняли друг друга, стали отличными компаньонами и испытывали друг к другу привязанность, а кроме того, имели общие планы на будущее.
Через пятнадцать минут она станет его графиней, и дорогие ей люди больше никогда не услышат презрительного шепота за спиной и злорадного смеха. А в будущем, когда у нее появятся дети, никто не станет смотреть на них… как на придорожную грязь. Ее дети будут относиться к привилегированному классу и получат все, что только сможет предложить им жизнь. А Дайна…
