Вот почему ощущение того, что всё закончится именно здесь,
не покидало его в тот далёкий год… Вот почему так
не хотелось сюда ехать.
Он всегда доверял своему дару, наверное, даже больше, чем
следовало бы. Нужно было и в этот раз так
поступить…
Длани Сашия не любят путников, лишая их дара, и потому
враги выбрали для исполнения своей цели именно такое место, хотя,
наверное, никто ничего не выбирал, потому что никто ничего
в итоге не выиграл…
Или же великая Хольга покарала именно его, отняв самое
дорогое.
Но как странно: понимание самого дорогого приходит лишь
в момент потери, — по-другому просто не выходит.
Либо можно оценить дорогого тебе человека, когда никак
не можешь удержать его возле себя.
Получается, что теперь в его жизни было и то,
и другое… Но что толку от этого знания?
…Стройный высокий мужчина в чёрном плаще с двумя
мечами крест-накрест за спиной, склонив голову и держась
одной рукой за дерево, стоял и не смел сойти
с места. Он был красив и статен, облечён тайными
знаниями, силён и умён. Он принадлежал к древнему
знатному роду… и всё это не имело теперь значения, ровным
счетом никакого! По крайней мере, именно так он и считал,
потому что у ног его, разбросав в стороны руки
и глядя невидящими глазами в закатное небо, лежала
черноволосая воительница с арбалетным болтом в левом
боку. Этот болт предназначался ему… А он, так много раз
в жизни спасавший от верной гибели и себя,
и других, на этот раз не успел. И поэтому всё
теперь рухнуло: нет больше ничего. Нет и его самого.
Откинув за спину свои белые косы, точно такие же, как
носили из поколения в поколение все мужчины в его
роду и на его земле, он упал перед ней на колени,
поднял с земли, прижал к себе. Ее тело было совсем ещё
тёплым и как будто живым, но мужчина точно знал, что
жизнь уже покинула этот приют: сколько ни тряси, ни согревай своим
теплом, ни зови, ни меняй дорогу — её больше нет.
А потому и предпринимать что-либо не имеет смысла.
Он понял это, как только увидел её оседающей на землю,
и тогда мир померк…
Собственно, больше по привычке бороться до конца, он
яростно отбил следующий болт, а затем, почти не глядя
и куда более метко, швырнул меч в арбалетчика, попав тому
прямо в лоб. Вторым мечом он успокоил остальных: быстро,
легко, играючи, словно на тренировке, не испытав при этом
ни страха, ни жалости, никаких других чувств, — да
и какие теперь могли быть чувства?! А потом ещё долго
ходил по поляне: вытаскивал меч из трупа, осматривал
остальных поверженных врагов, оглядывался по сторонам.
И хотя уже точно знал, что женщина мертва, и ей
не поможешь, до последнего не хотел этого видеть.
Как будто что-то мог этим изменить…
Так, значит, будем жить вечно?! Вот она, вечность, какой
короткой оказалась… И — ни мгновенья покоя!
Сначала — месяцы ожидания неизвестно чего, безотчетного,
животного страха, — как же он не хотел умирать, как
боялся за себя тогда! И даже не желал замечать её
отношения к себе. Это теперь он наконец-то понял, что именно
тогда она его и полюбила, с первого взгляда, сначала
крысой, а потом тем, кого привыкла бояться
с детства — саврянином… И все равно полюбила, боясь
этой любви как огня, не желая даже самой себе в ней
признаваться. А он чем ей ответил? Вел себя по-скотски, вечно
оскорблял её, высмеивал, специально доводил до зла… Понятное
дело, что всегда можно себя оправдать: сказать, что всему виной
нервное напряжение тех непростых дней и связанное с этим
нежелание привязываться и привязывать, снобизм и эгоизм,
молодость и глупость… Но вот вопрос возникает тогда: как
в такое вообще можно было влюбиться?!
И тем не менее, она смогла.
А как он отблагодарил её за любовь и преданность?
О, это отдельная история!
