Тамара Васильевна меняет профессию!

Утро с привкусом воспоминаний

Герасим, чтоб тебя! Опять разлёгся на газете. И ведь знает, паршивец, что я каждое утро читаю раздел с кроссвордами. Нет, ему обязательно нужно именно на него улечься своей пушистой… тушей и смотреть на меня этими наглыми жёлтыми глазами.

— Брысь! — командую я, но кот только потягивается и зевает. — Ну вот что ты за создание такое? Весь в хозяйку, такой же упрямый.

Махнув рукой на газету, тянусь за альбомом. Всё равно тот кроссворд я уже наполовину разгадала вчера. А вот альбом... Он как машина времени – стоит открыть, и ты уже не здесь.

Вот мы с Серёжей. Господи, какие же мы были молодые! Я в белом платье, он в костюме, который ему жал в подмышках. До сих пор помню, как он весь вечер дёргал воротник и шептал мне: "Танечка, давай сбежим отсюда. Я в этом костюме как в смирительной рубашке". А я хихикала и отвечала: "Серёж, погоди, нам ещё «Горько!» кричать".

Перелистываю страницу и фыркаю от смеха. Алёшка в первом классе – гордый такой, форма с чужого плеча (достали по знакомству, тогда ведь всё по знакомству доставали). А рядом Лариска – два банта размером с её голову. Помню, как она крутилась перед зеркалом и спрашивала: "Мам, а я похожа на принцессу?" А я думала: "Скорее на очень нарядную антенну".

Герасим, видимо решив, что утренний террор с газетой не удался, запрыгивает на колени и тычется мордой в альбом.

— Ишь ты, тоже посмотреть хочешь? — чешу его за ухом. — Ну смотри. Вот, видишь, какая я была? А теперь гляди, во что превратилась. Хотя нет, не гляди, тебе полезнее на фотографии смотреть.

Вздыхаю и переворачиваю страницу. Алёшка теперь в Америке, большой начальник. Недавно по видеосвязи показывал, как его младший на пианино играет. Я слушала и думала – надо же, мой внук, а такой талантливый! А потом спохватилась и рассмеялась над собой – что значит "а такой"? Весь в бабушку, разумеется!

А вот Лариска... Эта у меня в Италии. Муж – итальянец, из таких, что в кино показывают: красивый, галантный, руки целует. Помню, как она его первый раз на фотографии показала, я ей и говорю: "Лар, ты его случайно не из рекламы спагетти украла?" А она обиделась...

Два года назад я к ним ездила. Как сейчас помню – выхожу из самолёта, а она стоит такая... Волосы уложены, каблуки, платье модное. Я её еле узнала – где та девчонка с бантами? Обняла меня, а я стою и думаю: "Господи, и правда моя".

Месяц я у них прожила. Внуки меня итальянскому учили, я их – русскому. Получалось забавно. Водили меня по Риму, всё показывали. Я, конечно, делала вид, что впервые вижу Колизей, хотя мы там с театром гастролировали... Но не портить же детям удовольствие?

Герасим на коленях заворочался, намекая, что пора бы и завтрак подать.

— Да погоди ты, проглотина бездонная! — ворчу я. — Дай хоть альбом долистать.

А вернулась я домой и как будто заново родилась. Знаете, как хорошо просто выйти во двор, а там Марья Петровна кричит через весь двор: "Тамара! Ты сериал вчера видела? Там такое было!" И вот это всё – моё. Родное.

Когда Лариса заикнулась про переезд к ним, я только рукой махнула: "Доча, ну куда мне? Я тут уже как кактус – пустила корни. Да и потом, что мне там делать? На пляже загорать? Так я уже загорела на всю оставшуюся жизнь – в молодости, на гастролях".

Герасим наконец сползает с колен и, гордо задрав хвост, идёт на кухню. Я закрываю альбом и иду следом. Вот она – моя жизнь: кот-деспот, уютная квартира, двор с соседками. А мир... Мир я уже повидала. Все эти Парижи-Берлины – они, конечно, прекрасны. Но знаете, что ещё прекраснее? Утренний кофе на своей кухне. Даже если его приходится пить под пристальным взглядом наглого кота, который уже сидит у своей миски и всем видом показывает, что умирает от голода.