– Я не подпишу согласие на лечение в психиатрическом отделении, – сказал заикающимся голосом матрос из Приморского края, – у меня последствия перенесенного инсульта. Я не могу нормально разговаривать, мои руки, ноги ничего не чувствуют.
– Но я не смогу начать ваше лечение и обследование, – настаивал лечащий врач, сидя напротив него в ординаторской, – к тому же госпитальные неврологи и врачи из Владивостока исключили вам этот диагноз. И томограмма показывает, что с вашим мозгом всё в порядке.
– А что у меня?
– Вас доставили к нам, так как у вас развился невроз. Вероятно, конверсионный, который проявляется заиканием и слабостью.
– Вы хотите сказать, что я псих?
– Нет. У вас был стресс, после которого вы переживали, и это подействовало на психическую сферу.
– Доктор, поверьте, я ведь не мог даже ходить. Не мог есть, пить. Всё из рук валилось. Я ничего не чувствовал…
– Это тоже невротические проявления.
– Вы понимаете, что много на себя берете? У меня мама – майор МВД, а дядя в Генштабе служит. Я уже жалобу в прокуратуру подал на командира и врачей госпиталя Владивостока с требованием о возмещении причинённого вреда.
– Вас унижали, оскорбляли или вы не доедали в столовой?
– Сложно сказать. За месяц в армии такого навидался. На всю жизнь хватит. Зарядка, крики в казарме, везде бегом или строем. Пища мерзкая и однообразная. Я переживал. Звонил маме, дяде. Они обещали перевести меня в другую часть, поближе к дому.
– Дедовщина-то в армии есть сейчас? – после паузы поинтересовалась дама-врач, – вы мыли полы? Стирали чужое белье?
– Что вы? Видеокамеры в казарме. Убирали у нас технички из аутсорсинга. В каждом кубрике есть моющие пылесосы. В умывальных комнатах стиральные машинки стоят.
– Согласие на лечение подпишете? – наседал коллега.
– Мне нужно срочно позвонить маме. Где мой телефон? Я уже час в вашем отделении, а телефона всё нет. Почему его не принесли до сих пор?
– Вам девятнадцать лет. Что вы заладили: «маме позвонить»? Телефон скоро принесут.
– Я так не могу. Вы нарушаете мои гражданские права. И потом, невроз ведь ограничивает меня в будущем. Может, я в полицию пойду служить или поступлю в академию госслужбы… Что будет написано в моём военном билете? Дурак?
– Нет. Там будет написано: В – ограниченно годен к военной службе.
– А я получу денежную компенсацию?
– Конечно, получите. Ведь ваше заболевание развилось в период военной службы.
– Сколько?
– Раньше было двадцать окладов. Сейчас чуть больше.
– Ладно, давайте бланк, – с облегчением сказал матрос.
Это было вчера. А сегодня у парня разрядился телефон, и пропала зарядка, и он, лёжа на кровати, бил кулаками в подушку, приговаривая, что все врачи-сволочи, что вывернет всю армию наизнанку. Пришлось дать ему успокоительное. Взбудораженная мама из далёкого Оймякона позвонила начальнику отделения и пригрозилась подать на всех в суд: «Что из сына, ставшего в армии инвалидом, пытаются сделать ещё и овощ. Что его лишили связи с родителями, ущемляют в правах, и что у него даже нет туалетной бумаги…»
– Не переживайте, коллега, время сейчас такое… судиться, подавать жалобы, отстаивать свои права! – сказал я, – хочу вам зачитать письмо другой солдатской матери.
«Здравствуй сынок! Наконец получили твоё письмо. Хотя оно нисколько нас не обрадовало. Я думала, что ты начнёшь службу гораздо лучше. Ну а ты начал её с нуля. Я не служила в армии, но думаю, что нечестно брать сахар со стола, хоть это были остатки. Не унижайся! Будь нормальным солдатом. Как бы тебе тяжело не было, не будь слюнтяем. Если это поймут твои товарищи, ты станешь изгоем. Ты извини, сынок, что я грубо с тобой разговариваю, но ещё раз прошу тебя: будь нормальным человеком. Это значит: не унижаться, не воровать и не жаловаться на судьбу. Я за этот поступок тебя не одобряю. Как бы тебе тяжело не было, ты должен остаться человеком, а не говном (ещё раз извини). Я тебя, конечно, поняла. Что ты мало спишь, ходишь в наряды, убираешь мусорку, что похудел на десять килограмм. Всё это можно пережить. Но если сломаешься, – твои товарищи тебя не поймут…
