Пролог
Поезд быстро приближался к станции Купавино. Маша предвкушала встречу со своей подругой и с родным домом, который недавно этой подруге и продала. Уже все чаше мелькают огни: начались окрестные деревеньки. Маша вдруг взглянула в окно под немного другим ракурсом и увидела свое улыбающееся отражение. Скоро родное село! Надо сказать, что облик путешественницы не изменила полу бессонная ночь на казенной полке вагона. Личико с подкрашенными губами и прическа из пышных светлых волос чудесным образом были не помяты жесткой подушкой железнодорожного сервиса. А, главное, ее большие глаза так и светились радостью. Поезд уже притормаживал. Пора покинуть теплое купе и направиться ближе к выходу.
В четыре часа утра молодая женщина с вместительной сумкой со множеством отделов, где были гостинцы для хозяйки, а также телефон, документы, банковская карточка и наличные, стояла в коридоре купейного вагона возле тамбура, где проводница уже собиралась открыть дверь наружу. Маша колебалась, позвонить ли в такую рань подруге или вначале добраться до нее. Такси тоже не заказала заранее: на станции всегда полно желающих подработать местных водителей со своими машинами. Промелькнула все же мысль, что заказывать такси безопаснее, чем садиться в машину неизвестно к кому. Но слишком быстро оказалась на перроне и ее окружили «водилы» со всех сторон: «Кому такси», «Девушка, вам куда?». Лицо пожилого приветливого мужчины показалось ей даже знакомым (ведь прожила в этом селе столько лет!), и она пошла за ним к его «жигулям».
– Как быстро все решилось! – радовалась. – Скоро буду уже у родных, поправилась, у Аниных ворот.
Действительно, вежливый купавинец домчал ее по пустынным улицам спящего села аккурат к темным окнам и освещенным луной воротам бывшего ее дома буквально за пятнадцать минут. Рассчиталась, выбралась из машины и встала перед еще недавно родным домом, любовно его разглядывая. Таксист моментально умчался, оставив ее одну в предрассветном сумраке. Краем глаза вдруг заметила, что по улице по направлению к ней кто-то идет…
Кисточки, краски, мольберт – Любовь Андреевна собралась порадовать душу живописью. Очертания нежной девичьей фигуры с длинными вьющимися волосами уже вырисовывались на фоне цветущей сирени. Весна… Сыщице-писательнице захотелось передать на холсте ощущение картины расцветающей природы. Все кругом оживает, светится как-бы изнутри… Вот бы и людям также регенерировать, молодеть с каждым апрелем! Она покосилась на зеркало… «И даже пень в апрельский день березкой снова стать мечтает», – пришли на ум строчки известного стихотворения. Ничего! До засохшего пня, простите, коряги, точнее, карги, ей еще далеко, но зеркало уже не радовало изображением хозяйку. Жизнь есть жизнь! Магия портрета Дориана Грея происходит только в книгах. Действительность жестока к немолодой самостоятельной особе, которая азартно все последние годы занималась и расследованием преступлений, и написанием детективов, и даже живописью, да еще и оказанием врачебной помощи землякам своей частной практикой. Любовь Андреевна по образованию врач, и люди дорогого ей Купавино потоком всю зиму шли к ней в частный кабинет, кто за лечением физических, а кто и психологических недугов. Она живет одна: старый друг Больцов Семен Иванович, в свое время пригласивший ее вернуться из Америки на малую родину (читай «Жена моя…»), давно отошел в мир иной, его родственники, а ее друзья далеко, и поэтому, как одинокий человек, она воспринимает любую потребность в ее знаниях и услугах, как проявление значимости и уважения. «Я нужна людям, в помощи им – смысл моей жизни», – делала оптимистические выводы. Но пятидесятипятилетняя женщина зиму в сибирском селе пережила тяжело. Большой двухэтажный дом не был подключен к центральному отоплению, а камина и электроотопления не хватало на качественный обогрев из-за дороговизны и дров, и электричества. Когда удавалось хорошо прогреть весь особняк, происходила значительная просадка финансов. Еще была оранжерея, где раньше проводились выставки цветов и картин, но после трагического случая (читай «Картина с загадкой») с неожиданной кончиной посетившей оранжерею девушки, вся конструкция приходила в упадок. Во все нужно было вложить и денежное вливание, и новую жизнь. Вот и засела Любовь Андреевна за мольберт, чтобы начать обновление мировосприятия, а потом на позитиве приступить к обновлению мира вокруг себя. Мечталось отогреться душой и телом после суровой сибирской зимы.
