Тайна золотой реки
Повесть
От автора
Из районного центра до кочующих со стадами в долинах Алмазеи оленеводов я добирался на попутном вертолёте. Июльская Чукотка не отпускала от иллюминатора базальтовым царством гор… Когда вдалеке засверкал зеленовато-голубым изумрудом поток стремительной реки, дерзко рассекающий Золотой хребет, мой попутчик – оленевод по имени Кукай произнёс многозначительно:
– Шаманка!
По преданию, Шаманка очаровывала людей, ищущих приключений. По кружевным лабиринтам она уводила в свои богатые владения, откуда возвращался с её дарами только смекалистый, знающий меру и честь.
Залитое солнцем небо вогнулось в просторную чашу распадка, по оранжевой кромке которой брели каменные великаны с игловидными шлемами вершин. Со стороны дацитового разлома, как из каменного мешка, Шаманка бросалась водопадом, с грохотом разбивая голубые воды об отпрядыши.
Вертолёт круто заложил крен на правый борт и коршуном устремился вниз.
– На косу Сэйры опустимся, – не глядя в иллюминатор, сказал Кукай и засопел погасшей трубкой. – Заночуем.
Сэйрова коса вынырнула ягельным ковром из молчаливых морен спокойного приречья. Вертолёт сделал размашистый разворот над редколесьем. Едва не цепляясь шасси за розовеющий цветением багульник, сел на мягкой поляне.
Вечерело. Береговые тени покачивались на зеркальной глади реки… Вскорости запахло жарким костром, заваренным чаем, хлебом. Долго чаёвничали, курили душистые сигареты и говорили, говорили… Только к полуночи вертолётчики влезли в спальные мешки. Мы с Кукаем остались у костра. Он много курил, думал о чём-то своём. Тонким чутьём тундровика он уловил моё настроение. Разговорился. Его растянутый до певучести голос поначалу не принимался на слух. Но спокойные рассказы о жизни оленеводов в тундре раскрывались своей непридуманностью, простотой. Я слушал его, не перебивая.
Короткая повесть о близких Кукаю людях занимательна ещё и потому, что приоткрывает страничку теперь уже далёкого крутонравого времени, проявляя интерес к романтике природы Севера…
* * *
На закате чукотского лета, когда крикливые птичьи стаи собирались к перелёту на юг, нижнереченские рыбаки высадили на крутой берег протоки Лесоковки молодого светловолосого мужика. Поделились кое-каким провиантом, оставили нехитрый плотницкий инструмент, берданку с пороховым припасом и, после короткого отдыха, подались вниз по чистому Малому Анюю на Колыму.
Благодарным взглядом провожал Аким Булавин караван. А как скрылась за дальним речным изворотом последняя байдара, прочитал молитву, перекрестился и принялся за работу. К первому снегу на бойком перекрёстке столбовой дороги русских землепроходцев поднялась добротная изба. Засветился в окнах тёплый свет. К приветливому камельку стали наведываться кочующие по Великой Тундре. Появилась в доме статная Мотрона из ламутского поселения Осетровое. Не одинок стал человек. В радости земных забот да сытости мчалось время. Через год у Акима и Мотроны народился первенец. Нарекли Иваном. Булавин души не чаял в жене и сыне.
Как-то зимой Аким возвращался домой из местечка Островное, куда на факторию добытую пушнину свозил. Вечерело. Сгущалась стужа. Оленья упряжка притомилась. Решил Аким завернуть к родичам Мотроны. Поселение Осетровое крохотное, к лесистому склону вертлявой речушки Еленки приткнутое, а мимо не проедешь. Завсегда сладковатым дымком от жилья этого тянет.
Вошёл Аким с мороза под низкий тёплый свод тордоха, глянул в передний угол и обомлел. На лавках-оронах сидел урядник Тимофей Коноплёв из старинного казачьего села Маркова.
Прошлой весной на торжище в Анюйске урядник намекал о старателях из артели благовещенского предводителя Ермилы Оглоблина. Однако разговора не получилось по причине пристрастия Коноплёва к водке.
