Эту песню постоянно крутят по радио, но каждый раз Холли улавливает только отдельные слова. Вспомни, о вспомни, когда мы были – женский голос, звонкий и пронзительный, легкий стремительный ритм заставляет приподняться на цыпочки, и сердце начинает стучать в такт. Она все хочет спросить: Что это? Но никак не удается уловить достаточно, чтобы было о чем спрашивать. То у них серьезный разговор, то надо спешить на автобус, а когда наступает подходящий момент, мелодия ускользает и в тишину врывается Рианна или Ники Минаж.
На этот раз песня доносится из машины – у автомобиля опущен верх, наверное, чтобы ухватить все доступное сегодня солнце, уцепить сколько удастся лета, которое завтра может внезапно закончиться. Откуда-то из-за зеленой изгороди мелодия просачивается на детскую площадку парка, где они застряли по пути из магазина, перебирая школьные покупки и доедая подтаявшее мороженое. Холли задумчиво покачивается на качелях и, запрокинув голову, разглядывает сквозь ресницы солнечный диск, но вдруг выпрямляется, прислушиваясь.
– Вот эта песня, – говорит она, – как…
Но тут Джулия роняет себе на волосы шарик мороженого и спрыгивает с карусели с воплем “Твою мать!”, и к тому моменту, как она выхватила у Бекки салфетку, а у Селены бутылочку с водой и отмыла липкие пряди, непрерывно ругаясь, – в основном просто чтобы вогнать Бекку в краску, судя по брошенному в сторону Холли лукавому взгляду, мол, она выглядит так, как будто на нее кто-то кончил, машина уже далеко.
Холли доедает мороженое и расслабленно прогибается, повиснув на качелях, следя, чтобы концы волос не мели землю, и глядя на остальных снизу вверх и сбоку. Джулия улеглась на площадку карусели и начинает медленно вращать ее, отталкиваясь ногами; карусель скрипит привычно и умиротворяюще. Селена растянулась на животе рядом с подругой, роясь в сумке с покупками и позволяя Джулии работать в одиночку. Бекка ползает по детской паутинке и аккуратно облизывает мороженое кончиком языка, проверяя, на сколько можно растянуть одну порцию. Уличный шум и крики мальчишек за изгородью даже почти не раздражают, их размыло солнышко и расстояние.
– Осталось двенадцать дней, – говорит Бекка, проверяя, рады ли остальные этой новости. Джулия поднимает свой рожок с мороженым, как бокал; Селена чокается с ней тетрадкой по математике.
Громадный фирменный пакет, стоящий около качелей, радует Холли, даже когда она не смотрит на него. Хочется запустить туда обе руки и голову, ощутить пальцами первозданную новизну: глянцевая папка на кольцах, уголки еще не отбиты; клевые карандаши, заточенные так остро, что ими пораниться можно; готовальня, в которой все мелкие предметы пока на месте и ослепительно блестят. И то, что она впервые купила в этом году, – пушистые желтые полотенца, обвязанные ленточками; покрывало в широкую желто-белую полоску, затянутое в пластик.
Чип-чип-чип-чуррр, звонко поет птичка где-то в тени. Жара. Знойный воздух словно медленно обугливает предметы от краев к центру. Если смотреть на Селену снизу вверх, видна только волна волос и ясная улыбка.
– Сетки! – внезапно восклицает Джулия.
– Хм? – Селена не отводит глаз от охапки кистей в руке.
– В списке для пансиона. Там есть “две сетки для стирки”. Слушайте, где их брать? И что с ними делают? Я вообще никогда не видела сеток для стирки.
– Это чтобы в прачечной не потерялись вещи, – объясняет Бекка. Бекка и Селена живут в пансионе с самого начала, с двенадцати лет. – Чтобы к тебе не попали чьи-нибудь гадкие трусы.
