Обложка Виктории Фейн
Рада сидела на лекции и смотрела в
окно. Там начинался сентябрь. На старом каштане зрели колючие
плоды, а в пустом забытом фонтане желтели первые увядшие листья.
Стартовал новый учебный год.
Она намеренно забралась повыше: ряды
огромной университетской аудитории поднимались вверх от
преподавательского стола.
На паре по западной средневековой
философии у Рады не было ни малейшего желания вникать в предмет.
Старенький профессор с редкими волосами, растрепанными вокруг
блестящей лысины, без выражения еле слышно читал свои записи. Он
согнулся над бумагами, его бифокальные очки съехали на кончик носа,
и казалось, он сам сейчас начнет клевать носом, уткнется в
потускневшие листки и захрапит.
Две старательные девочки на первом
ряду записывали. Третья сидела с включенным диктофоном. Остальная
публика явно была не расположена к занятиям и старалась напустить
хоть какую-то видимость усердия. Кто-то рисовал узоры на полях,
кто-то возился с телефоном, кто-то листал под партой журнал. А одна
девушка от скуки писала бессмысленные фразы левой рукой задом
наперед.
«Да здравствует День Знаний», — хмуро
подумала Рада. Три года назад, на первом курсе, это был
действительно праздник, начало новой жизни. Все боялись сессии,
старательно вели записи, аккуратно оформляли тетради и почти не
пропускали лекций. Потом наступил отходняк. Вместе с разочарованием
от ряда предметов и скукой пришли изворотливость и навыки
самообучения. В трепетном почете остались лишь главные светила
филологии.
Студенты старшего курса рассказывали,
что философ любит ставить зачет «автоматом» за отсутствие
пропусков, и она решила, что готова заплатить посещениями за
спокойную сессию.
Тем временем, профессор захлопнул
папку с бумагами, из чего стало ясно, что лекция окончена. Он,
шаркая, удалился из аудитории, и студенты, словно только
проснувшись, стали лениво подниматься со своих мест. Многие зевали
и потягивались. Предстояла последняя пара.
Рада глянула на свою тетрадь, в
которой было выведено и несколько раз подчеркнуто «Лекция 1», и
пихнула ее в сумку. Перекинувшись парой слов с однокурсницами, она
вышла в коридор. Спать хотелось неимоверно. До пары оставалось
минут двадцать, и она решила позволить себе стаканчик кофе. Налила
в автомате любимый мокачино и вышла на улицу. Свободных скамеек у
фонтана не было. Рада поискала глазами и увидела местечко рядом с
каким-то парнем. Рассеяно улыбнувшись ему, она буркнула «Привет» и
села на край скамейки.
Было пасмурно, промозгло, аллея,
ведущая к главному зданию московского университета, скрывалась в
легком тумане, студенты дневного отделения спешили домой. Рада
никогда не стремилась учиться на вечернем, но там проходной балл
был гораздо ниже, и, не имея поддержки в тылу, она не стала
рисковать.
Теперь она даже радовалась, что ей не
приходилось вставать рано утром, да и в метро удавалось избежать
часа пик. Хотя в этом году Рада планировала найти работу, так что
все должно было измениться.
Девушка глотнула кофе и поставила
бумажный стаканчик на скамейку. Хорошо бы сейчас оказаться
где-нибудь в другом месте, в другой стране, где всегда солнце… Рада
закинула ногу на ногу, и кофе расплескался.
— Черт!
Молодой человек, сидящий рядом с ней,
повернулся.
— Что случилось?
— Да, облилась…. У тебя нет
салфеток?
— Сейчас…
Он протянул ей упаковку бумажных
платочков.
— Спасибо! — Рада улыбнулась. — Ты
историк? — спросила она, имея в виду исторический факультет.
— Нет, филолог. А ты?
— Я тоже филолог. К счастью или к
сожалению — пока не решила.
— Вот как?
— Да… — протянула она.
— Ты уже отстрелялась?
— Нет, я вечерница. Еще одна
пара.
Он вопросительно посмотрел на
нее.