30 июня 3: 55. Дом на Петровской набережной.
Санкт-Петербург. Нева. Белая ночь.
Звучит романтично. Почти как начало стихотворения или нежного,
чуть печального романа.
Однако в этой ночи ничего красивого и романтичного не было…
Красно-синие, нервные всполохи машин дежурной части. Оцепленная
желтой лентой детская площадка. Люди в форме с какими-то нарочито
равнодушными лицами. Бледное лицо мужчины. Ребенок, плачущий на его
руках. Время от времени взгляд кого-то из людей в форме натыкался
на этого мужчину… и становился почти человеческим.
- Пожалуйста, - тогда говорили ему, - идите домой. Как только
что-то будет известно…
- Понимаете, - в сотый раз начинал объяснять мужчина, прижимая к
себе еще крепче малыша, - моя жена никогда бы…
- Мы понимаем, - и в голосе появлялось рефлекторное
псевдосочувствие, от которого становилось еще горше.
К ограждению, возле которого с открытыми глазами дремал сержант,
подъехал крутой мотоцикл со «скромным» логотипом BMW на
бензобаке. Сержант завистливо присвистнул – и настороженно взглянул
на мужика, одетого в стиле крутого байкера: черная кожа,
крутой шлем, похожий на немецко-фашистскую каску.
Мужик тем временем подъехал, заглушил сыто и негромко работающий
мотор, снял шлем, нацепил на руль… и направился прямо к
ограждению. Уверенно так направился. Привычно.
- Куда! – жестко сказал охранитель желтой ленточки. – Куда
прешь?
Увидев алую ксиву с золотыми орлами, служивый сначала вытянулся,
но потом, посмотрев внимательнее – уж очень ему не понравился
неуместный здесь байкер – заорал:
- Че, совсем охренел! Отдел музеев?!
- Старшего позови, - без тени возмущения сказал мужик в
черном.
Было ему на вид лет под сорок. Не высокий, крепко сложенный.
Добродушное круглое лицо каким-то чудесным образом было
одновременно и брутальным, и обаятельным, и…незапоминающимся…
Живые, блестящие глаза имели особенность зрачка в большинстве
случаев занимать всю радужку, от чего казались черными и хитрыми.
На самом же деле они были ярко-синие, искренние и наивные, особенно
в тех случаях, когда это необходимо. Большой, чуть шершавой ладонью
привычным движением он погладил гладко выбритую макушку и скривился
не то в улыбке, не то в усмешке, чуть пожимая плечами, встречая
озабоченно семенящего к нему мужчину.
- Иду я, иду, - на вопль сержанта отозвался уже следователь, -
свои это, пропусти. Добрый вечер, Егор Иванович!
- И вам не болеть, господин старший следователь.
Байкер преодолев заграждение и бдительного охранника, уже
пожимал руку старшего.
- Что-то органы стали слишком часто меня вызывать на место
преступления, Алексей Васильевич, - пожаловался он следователю.
- Иваныч! После тех тралялей, что ваше начальство позволило себе
выписать нашему начальству… Да еще и в присутствии москвичей…
Радуйся, что тебя на всякую бытовуху не вызывают… А планы такие
были.
- Так думать же надо! Если из Летнего сада начинают чинно
расходиться по своим делам статуи, то надо не спецтранспорт из
психушки свидетелям вызывать, а нас! Кстати, вандалов, которые
украли защитные щиты с Медузой Горгоной, что двадцать семь лет
висели себе спокойно на ограде, вы поймали?
- Так это не вандалы были!
- А кто? – изумился Егор Иванович.
- Ваши и были, - сказал следователь. И лицо его превратилось в
маску абсолютного счастья. – Ваши. Реставраторы
- Вот ведь как оно бывает, - даже не удивился музейщик. –
Бардак, как говорит мой папенька, дело добровольное… Да. Если
завтра тебя будут вызвать на убийство и разгром к нам в Управление
– так это я гневаться буду… Заберешь меня под арест – я хоть
высплюсь у вас, за решеткой.
- Нее, завтра – никак. Завтра не мое дежурство. Я пойду на
отсыпной…
