О том, что у меня есть брат, я узнал на похоронах отца. Священник читал молитву, как в замедленной съемке опускался гроб, жирная, влажная земля приняла свою очередную жертву. Раздался гром: я поднял залитое слезами лицо и встретился глазами с пацаном лет четырнадцати-пятнадцати: он откинул с лица непокорную чёлку. Я замер – вылитый отец в его возрасте. Даже я не мог похвастаться таким поразительным сходством.
– Стой. – Крикнул я, священник замер на полуслове. – Простите, батюшка, продолжайте.
Оскальзываясь в своих модельных туфлях на ноябрьской грязи, я бросился к мальчишке. Он побежал, петляя между могил.
– Стой, я тебе говорю. – Безуспешно кричал я.
На его стороне были молодость и знание местности, он явно бывал здесь не один раз. На моей – ежедневные пробежки и дикое желание его догнать. Я просто не мог себе позволить его упустить.
Отец с детства меня учил добиваться поставленной цели. "Не будь слабаком, Алекс, борись, выгрызай победу зубами". Я был маленький и хилый, в классе меня часто задирали. Однажды я воспользовался уроком отца в прямом смысле слова – зубами вцепился обидчику в руку.
Он взревел, я не отпускал, чувствуя, как рот наполняется чужой кровью. Отдирали меня втроём, как бойцовского пса. Был грандиозный скандал. Отца вызвали в школу. Я думал, он меня убьёт. Воспитывал он меня строго.
Из кабинета директора отец вышел мрачнее тучи. Я сжался в углу, жалея, что не могу испариться, исчезнуть, как Дэвид Коперфилд. Отец подошёл, присел на корточки и сказал:
– Молодец. Но в этой школе ты больше не учишься.
Мы сели в машину, и я смотрел, как исчезает ненавистное здание, становясь все меньше и меньше, пока не превратилось в маленькую точку.
– Все в порядке, Давид Борисович? – Спросил водитель.
– Да, Андрей, просто эти идиоты не понимают, что мальчик просто защищался. Пришлось им разъяснить. – О том, что Ваське Рюмину наложили пять швов, он умолчал.
Отец признавал только силу, и меня учил быть сильным, никогда не сдаваться. У меня не всегда получалось, тогда отец расстраивался и вздыхал, качая большой гривастой головой, как у льва. Мне было стыдно его разочаровывать. Вот и сейчас – я не мог его подвести, я должен был догнать этого пацана.
Мы запыхались и почти выбились из сил. Мне наконец удалось ухватить его за локоть, и мы оба, тяжело дыша, рухнули на лавку. С могилы на нас укоризненно смотрел сморщенный старичок.
– Что тебе от меня нужно? – Грубо спросил пацан и дёрнул рукой, пытаясь высвободиться, но я держал крепко. – Пусти.
– А не побежишь? – Недоверчиво спросил я.
– Не побегу. – Он шмыгнул носом.
– Даёшь слово? – Если он снова побежит, у меня не хватит сил его догнать.
– Бля буду. – Буркнул он. Я разжал руку, он зло дёрнул локтем. – Сигарета есть?
– Не курю и тебе не советую. – Ответил я. – Если бы ты не курил, я бы тебя не догнал. А вообще, я бы тоже не отказался от сигаретки. – Мечтательно произнёс я.
– Ты ж говоришь, не куришь.
– Не курю, но сейчас прямо захотелось. – Я тяжело вздохнул.
– Чего так?
– Отца похоронил. – Я чуть не добавил "нашего", но вовремя замолчал. Не надо пугать пацана раньше времени.
– Понимаю. – Буркнул он. – У меня отца не было. Меня мама воспитывает, я за неё кому угодно глотку перегрызу. – Я улыбнулся. Это по-нашему. – Ты зачем за мной гнался, чего надо? – Снова ощетинился он.
– А ты зачем убегал? – Ответил я вопросом на вопрос.
– Откуда я знаю, что там у тебя на уме? Странный ты какой-то. – Он с подозрением зыркнул на меня из-под чёлки.
– Почему странный? – Спросил я.
– Костюм на тебе мажорский. – Я глянул на заляпанные грязью штанины костюма «Бриони». – Туфли пижонские. – Я невольно посмотрел на свои "Эрмес" с налипшими комьями земли и расхохотался. – Я же говорю, ненормальный. – Он покрутил пальцем у виска. – Слушай, а, может, ты того?
