— Ты всё делаешь по-своему, даже не удосужившись согласовать это
с командой! — Марина швырнула папку на стол, её глаза сверкали от
гнева.
Михаил скрестил руки на груди, глядя на неё спокойно, почти
вызывающе.
— А ты предпочитаешь обсуждать всё до потери пульса, вместо того
чтобы действовать. Так мы этот тендер точно проиграем, — его голос
был холоден, как лёд.
Она подошла ближе, яростно ткнув пальцем ему в грудь — уф, у
него там что, камень, она чуть палец себе не сломала:
— Я не позволю тебе развалить всё, над чем мы работали…
медведь!
Её дыхание сбилось, когда он резко шагнул вперёд, руками
опираясь о стену с двух сторон от её лица, заключая её в ловушку.
Наклоняясь так близко, что она почувствовала тепло его дыхания, он
произнёс:
— Медведь? Ах, ты пигалица.
Его голос стал ниже, почти ласковый шёпот. Марина уже собиралась
возразить, но не успела. Этот наглый… самоуверенный… неандерталец
подхватил её под попку, легко поднял, прижав ближе.
Её протесты утонули в глубоком, жёстком, но одновременно сладком
поцелуе, который заставил весь мир на мгновение исчезнуть.
Её руки замерли на его плечах, а сердце сбилось с ритма, пока
она пыталась понять, как он посмел — и почему она его не
оттолкнула.
Когда он наконец отстранился, в его серых глазах читалось
что-то, чего она не ожидала: вызов и… мягкость?
— Ты… ты совсем спятил, — прошипела она, стараясь не показать,
как дрожат её губы. — Что ты делаешь? — её голос дрогнул.
— Показываю, что иногда риск стоит того, — тихо ответил он с
лёгкой усмешкой, тяжело дыша, опуская её на пол.
Её возмущение кипело, но слова не находились. Она была готова
убить его… или снова поцеловать.
Кладбище Новодевичьего монастыря встречало хмурым сентябрьским
небом и холодным ветром, гуляющим между мраморными плитами. В этот
час здесь было почти безлюдно — лишь редкие фигуры вдали бродили
вдоль аллей, словно призраки прошлого. Михаил Власов стоял перед
новой плитой, неподвижный, как камень, что венчал могилу его
родителей.
Свежий гранит ещё не успел покрыться пылью, а на надгробии
золотились аккуратно выведенные буквы:
Иван Петрович Власов
1958–2023
Ольга Николаевна Власова
1962–2023
Над плитой строго высился православный крест, лаконичный и
сдержанный. Никаких пышных эпитафий, никаких лишних украшений.
Только надпись: «Любящие родители». Михаил знал,
что они бы этого хотели: скромности, честности, простоты.
В руке он держал старую металлическую флягу с гравировкой в виде
якоря — подарок отца. Её матовая поверхность носила следы времени:
мелкие царапины, потертости на гранях. Подарок был сделан в те
времена, когда жизнь казалась простой и понятной. Тогда Михаил, ещё
мальчишкой, бегал по пыльным гарнизонам вместе с другими детьми
офицеров. В их доме всегда царил строгий порядок: утренние зарядки,
уборка по расписанию, семейные ужины под отрывистые рассказы отца о
службе.
— Будь как якорь — стойкий, надёжный, — звучал голос отца,
баритон с металлическими нотками. Эти слова тогда казались Михаилу
просто одной из тысяч отцовских поговорок, но с годами стали его
собственным девизом.
Став взрослым, Михаил пошёл по стопам отца. Карьера военного
аналитика была тяжелой, но он не жаловался. Сперва — разведка,
работа в полевых условиях, ночи без сна, когда каждое движение
рукой над картой могло изменить судьбу операции. Потом кабинетная
рутина: анализ данных, сводки, стратегическое планирование. Михаил
часто шутил, что его жизнь делится на две части — до войны и на
войне. Но всё изменилось, когда началась череда потерь.
Сначала отец. Инфаркт. Михаил помнил это утро до мельчайших
деталей: звонок матери, её срывающийся голос, путанное объяснение,
как добраться до больницы. Когда он прилетел, отец уже лежал в
холодной палате морга. Мать, сидящая в углу, казалась потерянной.
Её плечи были опущены, взгляд блуждал где-то в пустоте, а руки
бессильно лежали на коленях. Она выглядела убитой и растерянной,
словно реальность произошедшего всё ещё не укладывалась в её
сознании. Казалось, она пыталась найти ответы на вопросы, которые
никто не мог ей дать. А через полгода и её не стало. Инсульт.
Михаил не мог поверить, что она, такая сильная и жизнерадостная,
вдруг оказалась так хрупка.
