Свободная территория Невада и Аризона, Нью-Рино, Фримонт, бульвар Александра Второго, концертно-выставочный зал «Стесихора»
Широкоплечий, красномордый (надеюсь, от солнца?) бородач вышел на трибуну и солидно, басовито откашлялся.
– Добрый день, уважаемые участники нашей конференции. Для начала представлюсь, кто меня не знает, – Глеб Больши́х…
По залу пронеслись смешки, на которые бородач отреагировал добродушной улыбкой.
– …Предприниматель, занимаюсь строительством и управлением недвижимостью. Не только во Фримонте – по всему Нью-Рино. Во все подробности своей внутренней бухгалтерской кухни я вас посвящать, уж простите, не буду, скажу только, что за прошлый год построил более семи тысяч квадратных метров жилой недвижимости и почти три с половиной тысячи – коммерческой.
Народ вокруг уважительно перешептывается, а я вот как-то, так сразу, ни в какие зримые образы эти тысячи квадратов перевести не могу. Много это или мало? Ну, достаточно, наверное, раз подается публике как достижение.
– Спросите, зачем, если все и так неплохо, я задумался о переселении на Дальний Юг? Отвечаю – потому что я амбициозен. Как и всякий нормальный человек. Мне мало быть одним из многих неплохо устроившихся в жизни – я хочу развиваться, хочу создать бизнес, который станет основой семейной династии и просуществует лет сто. А лучше – двести.
По залу опять пробежали смешки, на которые здоровяк ничуть не обиделся.
– Поднимите, пожалуйста, руки, кто знает, что такое «старые деньги»[1]. Не стесняемся, поднимаем.
Поднимают почти все, включая меня, разумеется. Ишь, какой образованный у нас народ пошел.
Бородатый здоровяк пару раз одобрительно кивнул:
– Отлично. Так вот, я хочу, чтобы мои дети (а у меня их пятеро, между прочим), и их дети, и дети их детей относились к этим самым «старым деньгам». Возможно ли это здесь? Ну… в принципе да. Не факт, конечно, но вполне вероятно, если бизнес и дальше будет хорошо идти. Это очень трудно – все хорошие места давно заняты теми, кто пришел сюда первым. Вы и сами это знаете не хуже меня. Лучшие земли, лучшие места в городе, давние связи в Семьях, банках, Сенате – все это у тех, кто пришел сюда первым. И это не мы.
Согласное бормотание, кивки.
– Впрочем, я хороший бизнесмен и, наверное, если буду очень много работать и еще мне чуть-чуть повезет – смогу вылезти на самый верх. Но вы не поверите – я жадный!
Смешки, добродушные выкрики: «Поверим!»
– Мне этого мало! Я еще хочу, чтобы мои дети и их дети оставались русскими и росли в русской культуре. Возможно ли это здесь?
Глеб сделал драматическую паузу, призывно протянув руки к аудитории, подождал секунду и театрально опустил их, всем своим видом излучая грусть и разочарование. Артист, хе-хе.
– Нет. Не будем себя обманывать: это невозможно. Да, сейчас наши дети говорят по-русски, но точно так же говорили на родных языках дети всех иммигрантов во все времена – немцев в Висконсине и Техасе, итальянцев в Нью-Йорке и Аргентине, поляков в Бразилии и Канаде, прочих… и наших, русских людей, во всех этих и многих других местах. Что осталось сейчас? В лучшем случае фамилии и старые семейные фотографии, которые новому поколению не нужны и не интересны. Язык бизнеса и администрирования, язык прессы и высшего образования неизбежно станет родным языком для наших детей и внуков. А с настоящим родным языком уйдет и все остальное. Вспомните – еще три года назад улицы Фримонта сразу выделялись на фоне какого-нибудь Спрингфилда или Баррьо-Бронсе…
Смешки; кто-то крикнул: «От Баррьо-Бронсе и сейчас отличаемся!» Ну, смотря от какой его части. Преимущественно латиноамериканский таун, Баррьо-Бронсе весьма разнообразен, там каждый квартал не похож на соседний. Что по национальному колориту, что по уровню достатка. Наш сосед на западе Спрингфилд – обычный район, без каких-либо резко выделяющихся черт. Уровень достатка – средний и выше среднего, примерно как во Фримонте, основное население – белые американцы, канадцы, европейцы.
