Горная дорога извивается словно удав, пытающийся задушить гору. Потрескавшийся асфальт, сквозь который пробивается ковыль, иногда сменяется каменной крошкой. Тогда за моим открытым джипом тянутся клубы коричневой пыли, а шум от покрышек начисто заглушает стрекот кузнечиков. Августовское солнце на Алтае – зверь. Жарит, шпарит, обжигает. За руль порой невозможно держаться без перчаток. Еду в бриджах, футболке с коротким рукавом, которая днем быстро становится мокрой от пота, а по ночам высыхает и слегка дубеет от соли. На голове кепка с волонтерской эмблемой: перечеркнутой восьмиконечной звездой. И от солнца защита, и встречным-поперечным знак, чтоб не палили не разобравшись. На джипе, кстати, та же эмблема.
Недели две уже жара. Ни облачка, только холмы, горы, да синь небесная. Загорел, волосы выцвели, смотрюсь в зеркала машины, как белобрысый негр. Зато солнечным батареям хорошо. Джип тянет волонтерский груз в гору на ура, даром что на электротяге сейчас.
Ни зной, ни шум покрышек, ни стрекот из густых трав, ни даже пряный, с привкусом полыни запах пожухлой на солнце травы, не сбивают меня с цели. Чувствую я ее, держу направление. Это первое, чему научил Старый Учитель. Своего рода путеводная звезда, компас. Чувство, которое после Звездопада проявилось у всех людей. Но его можно развить, усилить. Волонтерам без этого – ну, ни как. Только так мы и находим зарождающиеся Звезды, где может потребоваться наша помощь.
Держать-то курс держу, тут ума много не надо, пока дорога попутная, а вот со временем проблемы. Цейтнот. Уже сгустился воздух над капотом перед лобовым стеклом, уже картинку искажает, мешает порядком, когда дорога сужается до ширины джипа, а с краю пропасть, куда смотреть страшно. И этот сгустившийся воздух – вовсе не марево от капота автомобиля, и пахнет не горячим металлом, а озоном пахнет. А значит, скоро явится Звезда, и это я тоже чувствую, причем гораздо сильнее, чем цель, потому что эта Звезда – моя. Обидно, что не удастся добраться до цели раньше. Придется вместо одного боя принимать два. Но плох тот волонтер, который от своей Звезды бежит.
Долгое время дорога шла в гору, почти достигла вершины, но выровнялась, пошла чуть со снижением, потом расширилась, появился приличный асфальт, и после крутого поворота навстречу джипу выскочило селение.
Останавливаю джип на въезде. Тишина, кузнечики не в счет. Пропасть и гора чуть отступили от дороги, и по обе стороны образовалось пространство, где среди можжевельника и лиственниц виднеются с пяток домов. Домики типовые: кубики на сваях на склоне горы. Такие на Алтае строили в двадцатых годах века по турецким проектам. Вход со стороны дороги, одна сторона дома на нее и опирается, противоположная – стоит на сваях, над обрывом. На крутом горном склоне есть даже обнесенные невысоким плетнем участки под огород, густо заросшие бурьяном. Около крайнего дома виднеется ржавый трактор.
Запустение. Штукатурка давно облупилась, обнажая выцветшие кирпичи, словно кости из-под мяса. Те окна, которые выбиты, глядятся пусто и нехорошо рядом с целыми. Захожу в один из домов, где дверь не заперта. Пахнет плесенью. Комнатки маленькие. На втором этаже две спальни, на первом – комната, кухня и туалет. Вещи в относительном порядке, но везде толстый слой пыли, паутина на углах. В одной из спален потрепанные детские игрушки, в раковине на кухне составленная горкой посуда, из техники только стиральная машина, холодильник и небольшой плазменный телевизор, шнуры питания выдернуты из розеток. Из чего делаю вывод, что скорее всего жильцы эвакуировались, и вряд ли мародеры добирались сюда. Мародерам и смысла-то нет, проще в городах промышлять, вон – полно пустует. Да и кто в нынешнее время мародер? Скорее путник, который выживает как может и пользуется брошенным скарбом, никому кроме него не нужным. За пределами волонтерских центров встретить живых нынче шансов меньше, чем наткнуться на чьи-то кости.
