Привычный сигнал, раздающийся в
лифте, оповещает о прибытии на третий этаж хирургического отделения
больницы, где я работаю уже пятый год.
Смена закончилась. Пора домой, чтобы
отоспаться ночью и вечером следующего дня принять уже новую смену,
конец которой настанет быстро, не успеешь оглянуться. А дальше
желанный выходной, забитый еще неделей назад планами на весь
день.
И снова, здравствуй, больница, с ее
работниками и той же атмосферой, дневной суматохой и, если повезет,
ночной тишиной; с ее одинаковыми пациентами. Хотя нет, пациенты
бывают разными, даже некоторые из них встречаются на улицах города
или в метро. Узнают. Здороваются. Все как обычно. Практически
ничего не изменилось за эти пять лет, кроме одного.
— Ну что, Верка, как будешь Новый
год встречать?
Ира Иванова — младшая медсестра,
всегда интересуется моими планами на праздники. Она мечтает
вытащить меня куда-нибудь повеселиться, потому что, по ее словам, я
живу скучно и однообразно: работа-дом, дом-работа. Ничего
удивительного, все так живут.
Ставлю подпись и время об уходе в
журнале, снимаю халат и вешаю его в привычном месте. Она тем
временем ожидающе сверлит меня взглядом, покручивая ручку между
зубами. Беру пуховик и шапку, после чего отвечаю ей давно
заготовленный на похожий случай ответ.
— Пост сдан — пост принят, Ира.
— Понятно, — хмыкает она. — На
корпоратив хоть пойдешь?
— Не знаю, — я не смотрю на нее,
делаю вид, что занята перебиранием шарфа с перчатками. — Мама себя
все еще плохо чувствует.
Я как будто оправдываюсь перед
Иркой. Ненавижу себя за это. Всякий раз, когда на меня смотрят
глазами сострадания, напоминая о том, чего никогда не вернуть.
— Побуду с ней. До корпоратива еще
далеко, а до Нового года тем более, — дополняю свой ответ.
— Тебе так кажется. Всего-то чуть
меньше месяца осталось до праздника. Время пролетит, не успеешь и
глазом моргнуть. Все рестораны и кафешки за два месяца были заняты,
но нашим удалось урвать заведение в центре города. Так что,
подумай.
— Посмотрим, не могу обещать.
— Просто жалко, совсем не хочется,
чтобы в этот день ты была одна или проторчала здесь на работе.
Коллега резко замолкает. Больше
всего я ненавижу момент людской жалости. Больно до сих пор,
несмотря на то что прошло два года. Но рана никогда не заживет. Все
еще кровоточит. А сейчас вдвойне.
— Травмированных будет много, —
дополняет она.
— К сожалению, они будут всегда.
Ладно, пока, — говорю ей и спешу на выход из сестринской.
Работа является моим любимым делом,
но часто становится тошно, когда глазами провожают, а затем
обсуждают не мои обновки или прическу, а то, как я мирюсь с
невосполнимой потерей, произошедшей в позапрошлом году.
Ненавижу, когда рабочая дневная
смена выпадает на грандиозные торжества. Когда большинство по
парочкам, а ты одна, и они пытаются познакомить тебя с кем-то
новеньким из медперсонала, в конечном счете, случается ни к чему не
приводящий глупый одноразовый флирт. Зачем давать надежду другому,
когда все еще больно? И заживет ли когда-нибудь рана?
Для меня уже как второй год не
существует Нового года, Восьмого марта, ни одного того праздника,
который намекает на его присутствие. Нет спокойного сна,
нет радости, надежды, потому что Глеба больше нет.
— Вера!
Оборачиваюсь и вижу, как Юлька
Шемякина направляется ко мне быстрым шагом. Неужели и она заведет
пластинку Ивановой без пяти минут назад?
— Что случилось? — подхожу к ней,
застегивая пуховик и пряча руки в перчатки.
— Сможешь подменить меня
завтра с утра? Мишка приболел, некому с ним посидеть.
Симпатичная высокая брюнетка Юля и,
так уж случилось, мать одиночка часто просит меня заменить ее, и я
редко отказываю.
Возможно, мне ее жаль … Не знаю.
