Три книги про любовь. Повести и рассказы.

Это всё – о нас. Невыдуманное. Из глубокого прошлого и из сегодняшнего дня. Увиденное. Услышанное. От друзей, сослуживцев и просто знакомых. Случайных попутчиков в поезде. Родственников, дальних и близких. Тех, с кем порой случайно сводила судьба, чтобы подарить историю и разлучить навсегда.

Поэтому они, эти истории, такие разные – смешные, грустные, горькие и поучительные. Чтобы сохранить авторскую интонацию и особенности характера рассказчика, я порой веду повествование от первого лица. И окружаю себя пёстрой компанией, и слышу голоса и даже смех многих из них, кого уже и на свете-то нет…

Когда деду стукнуло восемьдесят, он сильно сдал, конечно. Сядет – и сидит, бывало, на парадке[1], смотрит в одну точку. О чём думает, думает ли вообще? Он и всю жизнь-то немногословный был, а в теперь и совсем замолчал.

Многое забыл. Забыл, как шить (это он-то, профессиональный скорняк-шапочник). То есть ногой работал, строчку вёл уверенно, ровно, как в молодости, а вот что к чему пристрочить – увы…

– Совсем глупой стал, – вздыхала бабуля, – ни латку поставить, ни прореху зачинить…

Сама она ещё бодрая была, целый день по дому шустрым веником сновала, не могла себе позволить сиднем сидеть… Бежит из комнаты в кухню, а там в самой середине дед стоит – застыл в онемении. Она его раз – быстро и ловко вбок, к столу подвинет – и дальше побежала. Потом назад несётся, уже на стол что-то поставить надо: деда швырк – и к печке. И так целый день туда-сюда мужа своего по кухне передвигает. Ну ругнётся иной раз, как без этого?

Тётка Маруся, дочка их, наоборот, большое терпение проявляла. Ходила за ним, подсказывала, что делать надо. Вот проснётся утром дед, сядет на кровати – и застыл. А она ему – р-р-раз! – штаны подаёт. Дед штаны надел, опять застыл. А она ему раз – рубаху. Потом – мыло, станок бритвенный. А если не подать, весь день на кровати так и просидит. Не сообразит, что дальше делать надо. И так она потихоньку-полегоньку двигала его, жить заставляла.

Толкала в магазин ходить за хлебом, в соседний дом. Ходил. Ни разу не заблудился. Рефлекс. Надо было только дать сумку клеёнчатую в руку, в другую высыпать мелочь – ровно только! – и, глядишь, дед ожил, потрюхал в хлебный. А там: вошёл – и сразу к полкам. Вилкой двузубой, бечёвкой к гвоздю привязанной, буханку наколол и в сумку – шварк! На кассе шестнадцать копеек в тарелочку высыпал… Теперь назад.

Как-то раз она решила усложнить задачу. Одежду положила на кровать, строго сказала: пап, хлеба надо! Одевайся!

И ушла в кухню рыбу дожаривать.

Дед так долго копался, что тётка подумала – опять спать лёг, не выйдет уже. Нет, вышел. Крас-са-в