– Папа, а когда ты придумаешь своего друга, то никто не будет один? Никто-никто?
– Никто-никто.
– И я тоже?
– И ты, родной.
Старый учёный грустно улыбнулся воспоминанию. Сколько лет прошло, а он так и не смог выполнить обещанного. И врачи тоже: Лёша оказался одним из последних, кого забрала лейкемия. Жена умерла ещё раньше – несчастный случай. И вроде бы давно забытое им одиночество подступило снова, чтобы больше никогда не исчезать – то одиночество, которое известно одним лишь параллельщикам1. От него спасала только работа. Сначала создание программ искусственного интеллекта, потом, когда стало понятно, что ни один прибор, даже казавшийся таким перспективным кубитовый компьютер, не может сочетать в себе всё то, что свойственно человеческому мозгу, кибернетика сменилась нейрофизиологией. Очень повезло, что есть меценаты, готовые вкладывать целые состояния в такие исследования. Казалось, результат близок, но… Что-то не складывалось, что-то, не зависящее от вычислительных программ, точных алгоритмов, выверенных формул. Бездушные, пугающие даже своих создателей куклы – идеальные, логичные и лишённые жизни. Впору каяться в грехе богоборчества. Но учёный был атеистом и лишь иронично улыбнулся этой мысли. И, отгоняя плохое настроение, огляделся вокруг. Ведь не просто так он приходит сюда, в старый, почти вековой давности район с трёхэтажными домами-теремками, едва тронутыми золотом приближающейся осени берёзами и тополями и с доносящимся с игровой площадки смехом ребятишек. Учёный сел на скамейку и стал ждать.
В распахнутом окне первого этажа появилась девушка. Невысокая, с не очень красивым, но милым лицом, ямочками на щеках от постоянной едва уловимой улыбки – она всегда улыбалась миру как другу, – с закрученными в слегка растрёпанный узел пышными пшеничными волосами. В эти часы девушка работала. На широком подоконнике у неё была устроена мастерская со стеками, гладилками, листами набросков. И с незаконченным бюстом из синтетической глины. Учёный заприметил девушку месяц назад, когда она только переехала в этот дом, и с тех пор специально приходил сюда, чтобы полюбоваться сильными, точными и в то же время нежными движениями её пальцев. И ещё – послушать её пение. Девушка любила напевать за работой, но не модные мотивы, а совсем детские, причём старинные песенки, странно подходившие к её облику и негромкому полудетскому голосу. Вот и теперь она напевала забытую ещё во времена молодости учёного песню:
