Яделаю глубокий вдох и закрываю глаза.
Они колотят кулаками по затемненным стеклам внедорожника, постоянно повторяя мое имя.
– Это правда?
– Неужели ты разлучник?
– Как ты мог, Раш?
Журналисты. Пресса. СМИ.
В любой другой день их присутствие здесь означало бы, что я правильно выполняю свою работу. Играю хорошо, команда показывает отличный результат, и мир не встал с ног на голову.
Сегодня же… Черт, сегодня я просто хочу выбраться отсюда.
Если бы не вспышки камер и требовательные голоса, я мог бы разглядеть ворота, ведущие к моему дому. Дому, о котором в Формби [1] я и мечтать не смел. То, что тогда мне казалось несбыточным, теперь стало реальностью. Как же удивительно, что связь между «тогда» и «теперь» все еще сохраняется. Все еще удерживается.
Каждая частичка меня умоляет вернуться на стадион «Энфилд», потеряться в зелени газона, в возможности заглушить всю ту шумиху, из-за которой я и стал узнаваем. Мое спасение тогда и моя безмятежность сейчас – единственное, что остается неизменным в моей жизни.
А теперь? Теперь все оказалось под угрозой из-за долга, связанного с ситуацией, которая вышла из-под контроля.
– Снаружи творится настоящий бардак.
В зеркале заднего вида я встречаюсь взглядом с моим шофером и, поколебавшись, киваю. Что-то в его глазах умоляет меня сказать, что причина, по которой репортеры окружили машину, ложь. Что все их обвинения – неправда.
Но с чего бы им думать иначе? Разве не такого все от меня ждут?
В ответ я киваю, хоть и умираю от желания сказать хоть кому-то, что он прав, что я не виновен.
Шофер все еще смотрит на меня, когда я отстегиваю ремень безопасности, а слова защиты так и не срываются с моих губ.
– Да уж, приятель. Тяжелое времечко.
Мои слова то же самое, что полный раздражения вздох.
Но я больше ничего не произношу.
Ни в чем не признаюсь.
Не говорю ни слова.
Потому что не могу.
– Не знаю, как тебя благодарить…
– В этом нет необходимости, – говорю я и смотрю налево, на еще одного пассажира. Мне нужно прервать Арчибальда до того, как шофер успеет хоть что-то подслушать.
Я знаю этого человека всю свою сознательную жизнь. Поэтому глубокая печаль, что оседает тяжестью в его взгляде, и обреченность в его позе мучают меня. Хотя в Арчибальде чувствуется и некая расчетливость. Мы достаточно давно знакомы, чтобы время от времени я мог замечать жесткий блеск в его глазах и понимать, что все было предопределено еще несколько лет назад.
Он попросту решил воспользоваться идеальным моментом.
А я-то полагал, что все это время он действовал, руководствуясь лишь добротой и сознательностью.
Следовало знать лучше. Догадаться по заготовленным речам и понимающим взглядам. Подросток внутри меня все еще цепляется за то, что считал искренностью, но теперь понимает, что ей там даже не пахло.
И все же Арчибальд смотрит на меня со сдержанной улыбкой, хоть и понимает, что я рискую как личной жизнью, так и карьерой. Этот мужчина уверен, что я соглашусь, потому что задолжал ему и его семье. Пришло время платить по счетам.
Жаль только, что таким образом.
Черт.
– А Хелен знает? – расплывчато спрашиваю я.
Арчибальд коротко качает головой, взглядом говоря, что, конечно же, она не в курсе. Как мог он объяснить, что меняет родного сына на того, которого, по его словам, всегда считал вторым?
Улыбку, которой я одариваю Арчибальда, в лучшем случае можно назвать вымученной, но чего он ожидал? Меня вот-вот бросят на съедение волкам.
Волкам, которых вели по ложному следу.
