Дорогие читатели. Приглашаю
вас к прочтению моей новой книги «Чёрная Земля. Подселенка».
Надеюсь она вам понравится.
Духота постепенно сменялась вечерней прохладой. Небольшой
ветерок покачивал ветви старой липы, высаженной у самого дома. Её,
какой-то особенный, почти медовый запах наполнял всё вокруг.
Хотелось, закрыв глаза, глубоко вдыхать этот манящий аромат. Именно
он наполнял меня умиротворением, когда я приезжала в наше старое
поместье. И хотя дом уже давно не подновляли, он всё ещё сохранял
своё очарование. Наверное, благодаря воспоминаниям из детства. Но
именно тут я всегда ощущала себя счастливой.
Удобное кресло из ротанга, которое всегда так любила бабушка,
немного скрипучее, но невероятно комфортное. Обтрепавшийся по краям
плед…
И этот притягательный аромат липы. Всё как в детстве.
Бабушки уже с нами нет, но всё вокруг напоминало именно о
ней.
Слуги, как и раньше тихо сновали, накрывая на стол в малой
гостиной, пока семейство переодевалось к обеду.
Вечерний выход. Как хорошо, что месье Ворт[1] уже избавил нас от
тяжёлых кринолинов, хотя и турнюры так же не вызывали у меня
большой любви. Навешивать огромную подушку себе поверх ягодичной
мышцы – то ещё удовольствие. После долгих споров с мамá, мне
всё-таки удалось добиться замены этого элемента в моём гардеробе на
обильные складки. Всё же избавиться от «утиного» силуэта было
невозможно в силу модного веяния. Родительница просто такого бы не
допустила. А мои любимые юбка-брюки вообще не нашли у неё
понимания, хотя для меня они были самым удобным вариантом.
Гостей сегодня не было. Не считать же гостем ближайшую родню –
младшего брата папá, поэтому смогла обойтись простым домашним
платьем, даже без лишних складок. Лёгкое и светлое, как раз для
тёплого летнего вечера.
Я уже давно сидела на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой,
но немного нервничала. Дядя приехал по моей просьбе. Как мы и
договаривались, он должен был решить вопрос с родителями о моей
поездке. Я твердо решила ехать в Лондон, получать степень доктора
медицины. Пока ещё это удавалось не каждой женщине, а ведь прошла
уже большая половина 19 века. И хотя сама медицина развивалась,
патриархальное общество не пропускало вперед женщин. Но некоторым
единицам удалось это сделать, и я мечтала о том же.
По словам дяди, никаких проблем с этим не предвидится, так как
уже пару лет я помогала ему в губернской больнице. Это было
предметом большой ревности между братьями, поскольку я упорно
избегала предложений родителя поработать у него, с женским
контингентом. Конечно, бывать в «богадельне» папá, как называл её
дядя, мне всё равно приходилось. Нужно было организовывать
всевозможные благотворительные обеды и сборы средств, которых
всегда не хватало. Оба брата выбрали в жизни медицину: младший
лечил тела, старший же, «пользовал» головы.
Родитель, осознав такое положение дел, старался заинтересовать
меня рассказами по своей стезе и трудами доктора Мейнерта[2]. И
если утро, за завтраком, посвящалось свежей прессе, то вечерами
вместо политики и светских сплетен, мы слушали смешные или же
слезливые истории из мира дома для умалишённых.
На обед все спустились с завидной точностью. Оба брата при общей
схожести, если смотреть на них, когда они находились рядом,
различались не только характером, но и внешностью. Старший был
более солиден, с небольшим животиком, который пытался скрывать
широким сюртуком, размеренные неторопливые движения. Волосы с уже
заметными седыми прядями зачёсаны назад, яркие янтарные глаза.
Младший же более колоритен. Тёмный шатен при модной стрижке, с
карими глазами, немного сухощав, подвижен и подтянут.
Дяде Георгию было запрещено говорить во время обеда о делах в
своей больнице, по мнению мамá, у тех были слишком кровавые
подробности, а вовсе не потому, что она подыгрывала супругу в
борьбе за перетягивание меня любимой. Я уже давно не боялась ни
вида крови, ни её упоминания, спокойно помогала дяде и с ранами, и
с травмами. Он с удовольствием стал учить меня, видя неподдельный
интерес с моей стороны. Учитывая же, что врачей-женщин пока в
империи и не было, меня воспринимали не иначе как сестру
милосердия, что очень тяготило.