19.02.2019
– Можно выйти? Мне какать надо.
Смех раздался по всему классу. Мустафа из девятого «Б» с довольным лицом осматривал ликующих одноклассников и сам не скрывал восторга.
Позже я пойму, что таким способом турецко-немецкий подросток хотел блеснуть. Он жаждал признания, и не важно, насколько ниже плинтуса был уровень его шуток. Видимо, чем ниже, тем лучше. Другими вещами блистать ему не приходилось. Оценки средние, хотя мог бы и подтянуться. Дома – пятый ребёнок из шести. Отец всё время на работе, мать… Мать согревала своими лучами просто так, безусловно. И к этому привыкали. Не ценили. Сёстры – лишь повод посоперничать в красноречии, где девчонки чаще всего одерживали верх. Старшие же братья либо самоутверждались за счёт младших, либо, быстро почувствовав огромную ответственность на своих уже недетских плечах, пытались вразумить ещё бодавшуюся изо всех сил молодёжь. В первом варианте превосходить младших выходило не так уж и долго, так как те в свою очередь впитывали их манеры как губки. Во втором – юношеский максимализм был непробиваемым щитом и достучаться до таких, как Мустафа, обычно не получалось.
Ещё чуть позже я осознаю, что подростки ждали мою реакцию. С нетерпением наблюдали за мной. Что я отвечу? Как отреагирую? Смогу ли постоять за себя? По реакции они распознавали, насколько далеко зашли и можно ли потешаться дальше. Такой вот тест на стрессоустойчивость.
На моём лице явно читалось отвращение, смешанное с дискомфортным чувством унижения. Непроизвольное движение головой вверх и направо сказало бы наблюдателю, что я пытаюсь избежать чего-то неприятного, как будто учуяла что-то зловонное. Незначительно опустившиеся брови, слегка сжатые уголки губ и застывшее отторжение в глазах выдали бы напряжённость. Не почувствовав в первые секунды рук, я отвела взгляд от источника неприятных ощущений и увидела свои пальцы, которые что-то перебирали в воздухе. Мой внутренний критик ухмылялся и ликовал. Он ласково шептал о том, что никогда мне не стать тем авторитетным педагогом, которого всегда мысленно представляла. Второй голос упорно не соглашался. Перебивая скептика, он твердил, что дешёвой провокацией меня не задеть. Он намеревался переиграть мальчишку и отчаянно искал правильную реакцию.
Появлялся и третий. Он бомбардировал вопросами: «Что происходит? Какой это уровень неуважения? Здесь так общаться с учителями нормально? Мне отшутиться или резко отреагировать на подобную лексику?» На самом деле я уже пробовала и то и другое, только не понимала, достигала ли хоть какого-то эффекта. Когда реакция на подобные высказывания была негативно-нравоучительная, то ученики вроде бы притихали, но ненадолго. Одновременно я оказывалась в модусе оскорблённой жертвы. Переключиться из него было сложно – негатив наматывался внутри и порождал болезненно-нервный клубок. Слова путались, ещё и не родные. Выходило так себе.
Когда же хамство отскакивало от моей иллюзорной внешней брони и рикошетом летело прямо в отправителя, то казалось, что как учитель, да и как человек, я спускалась по нравственной лестнице. К тому же надеть покерфейс было не так просто. Получалось неаутентично, а внутри наматывался всё тот же клубок.
Настрой на продуктивную работу летел вниз. Несколько слов классного заводилы в самом начале урока частично лишили меня дара речи. Причём крещение в этой школе я уже прошла и ежедневно готовилась к чему-то подобному, но каждый раз девятиклассники умудрялись выкинуть новую диверсию, и это застигало врасплох. Или их бесцеремонные выпады не укладывались в моей голове, как у человека, который впервые столкнулся с подобной средой.
